Я вернусь в твою жизнь

Я реально понимаю, что противопоставить Семёну в случае его подобного решения мне будет нечего. Он юрист. И, как я помню ещё по его учёбе в университете, по отзывам коллег о нём, весьма талантливый. Умножим на опыт и состоятельность. А я мать-одиночка без официальной работы и своего жилья.

– Может с той стати, что твоя семья заплатила мне за аборт? – выпаливаю и тут же прикусываю язык, но поток эмоций слишком сильный. – Пока ты готовился к развлекательной поездке в Японию. Кому нужна была неудобная, опозоренная преподша с не менее неудобными последствиями? Явно не тебе. О чём твоя мать мне предельно чётко сказала.

Я поднимаюсь резко, нервы на пределе, внутри дрожь, пульс на максимум. Старая боль фонтанирует в груди, всё вокруг заливая горечью.

– А у меня ты мнение спросить забыла, да? – он тоже вскакивает на ноги и повышая голос. – Деньги оказались весомым аргументом? – выплёвывает будто что-то отвратительное.

Меня прошивает насквозь. Он ставит мне в вину, что я взяла эти проклятые деньги! После ножа, воткнутого им прямо в сердце и провёрнутого его матерью. И заботливая мать ему, конечно же, поведала о том злосчастном конверте.

Мы сталкиваемся взглядами. Секундное сражение глаза в глаза истощает в момент, взрывая в груди остатки выстроенных за эти пять лет укреплений над огромной кровоточащей дырой.

– Молодые люди, будьте добры, перенесите свой эмоциональный разговор в другое место, у нас спокойное, уютное заведение, и другим посетителям некомфортно, – к нам подходит администратор.

– Да, нам уже пора, – киваю и протискиваюсь мимо Семёна.

– Уже уходим, – говорит он администраторше и кладёт на стол купюру.

Но пока я вынуждена вернуться за забытым на столе смартфоном, Радич выходит первым и ждёт меня за дверью кофейни. Пытаюсь пройти мимо Семёна, но он сжимает пальцы на моём локте.

– Я тебя не отпускал, – удерживает на месте. – Разговор мы ещё не закончили.

– Мне пора, Семён, – высвобождаю руку. – Настю нужно забрать из сада до часу.

В его глазах на мгновение проскакивает странное выражение, и я понимаю, что это реакция на имя. Я ведь впервые за весь этот болезненный разговор назвала её имя. Но реакция эта недолгая, через секунду его взгляд снова тяжелеет.

– Садись в машину, – кивает на припаркованный у самых ступней мерс. – По пути к саду и договорим.

– Семён, мы пять лет были одни, – разворачиваюсь к нему и смотрю в глаза. Близко. В горле ком. Я не знаю, как мне объяснить Насте появление чужого для неё человека. – Зачем тебе это? Живи, как и жил. У меня нет ни к тебе, ни к твоей семье никаких претензий.

– Зато у меня есть претензии к тебе. Она моя дочь, Василина, ты же не думаешь, что я останусь в стороне? Тем более, что ребёнку нужна помощь.

– Это наши проблемы. Мы справимся. Тебя это не касается.

Вижу, что он начинает злиться. На скулах проступают желваки, а губы сжимаются в тонкую полоску.

– Меня касается всё, что касается вас двоих, – отрезает жёстко. – Поэтому в машину, Василина, пока я не затолкал тебя туда силой.

Выбора он мне не оставляет. Как впрочем и раньше. Есть только его решение и его мнение. Но что-то мне подсказывает, что спор прямо сейчас может вылиться мне боком. Поэтому я, наступив себе на горло, иду к машине.

13

Семён

Сидит и держится за ремень безопасности обеими руками, будто ждёт, что я сейчас открою двери тачки и вытолкну её на полном ходу.

Как она меня из своей жизни когда-то.

Зла не хватает. Зависаю моментами, как на её шее, под бледной, прозрачной кожей, бьётся жилка. Возникает желание взять и сжать эту хрупкую шею ладонями. До испуга в глазах и паники. Чтобы взмолилась о пощаде.

А ещё это желание борется с другим. Несмотря ни на что, я не могу спокойно смотреть на её губы. Приоткрытые, пухлые, немного влажные, без капли помады.

Это проклятье такое – хотеть её?

Адамовна показывает на детский сад впереди, и я паркуюсь рядом на стоянке. Василина отстёгивает ремень, но продолжает сидеть на месте и держаться за него.

– Мы летим в Москву на следующей неделе, – говорит негромко, глядя в лобовое. – В НИИ ревматологии имени Насоновой. Профессор ознакомится со случаем Насти и будет принимать решение об операции.

– Пришли мне конкретную информацию: дата, рейс, предварительный диагноз, эпикриз из уже пройденных обследований. Мне важно знать всё.

– Хорошо, – кивает, удивляя покладистостью. Задумала что-то или осознала, что сколько бы ни дёргалась, от меня не отвязаться?

Двери одного из корпусов в саду за забором открываются, и воспитатель выводит нескольких детей. Наверное, тех, кого забирают перед дневным сном. Среди них три девочки и четверо мальчиков, но я сразу узнаю Настю. Она, как и другие, бежит к павильону, но заметно прихрамывает.

Тоже отщёлкиваю ремень, намереваясь выйти из машины, но Адамовна судорожно хватает за руку.

– Пожалуйста, Семён, – смотрит, а в глазах её влага собирается. – Не так резко. Что я ей сейчас скажу? Она ведь маленькая, её неожиданная новость об отце может испугать. Дай мне время ей рассказать.