Я вернусь в твою жизнь

Внимание привлекают стоящие чуть дальше, почти у выхода, трое. Два мужика взрослых и девчонка. Я могу ошибаться, но, блядь, ей точно есть восемнадцать?

Мелкая, щуплая, в глазах то ли отчаяние, то ли безнадёга, смешанная со злостью. Платье короткое, сапоги выше колен, на лице тонна краски. И улыбка для мужиков этих говорящая.

В другой раз бы забил. Рукой махнул и хер с ними. У всех своя жизнь. Но сейчас в груди что-то пробивает. Цепляет какую-то струну, сопоставляя эту девчонку с Настей. В возрасте, конечно, разница, но что если… там где-то тоже мечется её отец? Невовремя узнал о ней или, может, за работой и жизненными проблемами не заметил, как дочь выросла и свернула не туда. Где-то что-то упустил, а сейчас локти бы покусал, да не дотянуться?

Знаю, что дело не моё, но встаю и иду к ним.

— Тебе чего, мужик? — спрашивает один из парней, отвлёкшись от девчонки.

— Как думаешь, сколько ей лет? — киваю на девушку. — И сколько тебе за неё дадут? А если за групповое?

— Я не понял, ты тут правозащитник, что ли? — кривится второй. — Тёлка пришла сама. Разве мы её тут вынуждаем? А, девочка?

Кивает девчонке, а та скалится, отрицательно мотая головой.

— Иди куда шёл, — говорит она мне надменно.

— А может это тебе пора домой? Мамка с папкой не заругают?

— Иди ты… Эй!

Протиснувшись между охреневшими мужиками, хватаю её за предплечье и выталкиваю за дверь. Пока сопротивляется, подтаскиваю к машине такси, что бордюрничает почти у порога бара. Открываю дверцу и заталкиваю внутрь.

— Вали домой, дура. Умойся и пижаму надень, да спать ложись. А завтра не забудь уроки сделать.

Она уже набирает воздух в лёгкие, чтобы возмутиться, но потом, зыркнув мне за спину, тихо пищит “спасибо” и называет водиле адрес.

Такси, газанув, уезжает, а я оборачиваюсь и раскрываю руки.

— Ну, теперь я весь ваш, парни.

* * *

— Скажи мне, дружище, ты вообще с головой дружишь? — качает головой Дима, когда выходим за ворота БСМП.

Я притормаживаю и, придавив разбитыми губами сигарету, жмурюсь. Больно, блять.

— Ты со мной даже разговариваешь? — подкалываю друга. После позавчерашней ссоры в офисе он отказывался отвечать на мои звонки, переадресовав их и почту своей секретарше. Просьбу забрать меня из отделения больницы скорой помощи тоже пришлось через Татьяну отправлять.

— Блин, ты реально дебил, Сём. Их было двое. Бухие. Отмороженные.

— Я тоже был бухой и отмороженный.

— Двое. Разницу сечёшь?

Пожимаю плечами, прикуривая, и морщусь. Придурки отбуцали меня знатно. Ничего серьёзного не повреждено, так, ссадины, лёгкий сотряс да накол в ребре. Почки да хребет целы — главное.

— Ну ладно, Дим. Они ж девчонку это… хотели.

— Она на помощь звала? Сопротивлялась?

— Нет.

— Тогда какого хрена ты полез?

— Потому что малолетка она. Дочка чья-то, понимаешь? — наверное, вслух этот довод выглядит странным. Любая девчонка или женщина — чья-то дочка.

— Тебе точно башку отбили.

— Меня понесло, Дим. А вдруг бы так и мою… мою дочку когда-нибудь.

— У тебя нет детей, Семён, — Димка смотрит как на дурака. Точнее, как на того, кто не в себе.

— Есть, Димка.

Друг зависает. То удивлённо смотрит, то хмурится. Не поймёт, правду я говорю или бред несу после травмы в драке.

— Помнишь, я тебе рассказывал о женщине, которую любил до безумия? — подсказываю. Я как-то, хорошо накидавшись, размазался в сопли перед ним. Потом мы оба сделали вид, что не помним подробности того вечера.

— Училку?

— Да. Из универа. Так вот…

Пока идём, курим, рассказываю другу, как узнал про Настю, про то, что уже пять лет как являюсь отцом. Что видел её, но пока не познакомился. Да и знакомство-то придётся пока отложить, а то как я теперь такой красивый весь перед дочерью впервые предстану?

— Ну и что теперь будешь делать, Сём? — спрашивает Димка, когда я заканчиваю говорить. — Только давай без твоего любимого про муравья и хуй*.

Ржу. Кашляю от боли в рёбрах, но ржу. Димон терпеть не может эту фразу. Говорит, что она не конструктивна.

Но зато секретарша моя, Наташа, больше не спрашивает «что делать?»

— А то и делать, Димон, — качаю головой и тут же жалею об этом движении, что отдаёт болью тут же в висках. — То и делать.

Дима отвозит меня домой, прощается и уходит. Я, закрыв за ним дверь и кое-как содрав с себя шмотки, падаю в кровать. Дико хочется пить, но встать и налить себе стакан воды, сил просто нет.

В пьяном, сотрясённом пинками грязных кроссовок, мозгу начинает кружиться мысль, что теперь-то в старости мне есть кому подать этот долбанный стакан воды. Ну или мне скажут: «Вали, папаша, туда, где был все пять первых лет моей жизни».

Мда. Что только не вспыхивает в воспаленном сознании…

Так меня в сон и затягивает. Вязко, шатко, с лёгкой тошнотой.

И утро тоже не радует. К похмелью и сотрясению на кухне я обнаруживаю ещё одну свою головную боль.

*Для тех, кто не читал предысторию. Семён однажды на панический вопрос Василины «И что же теперь делать?!», спокойно ответил «Муравью х*й приделать, Адамовна». Стало мемом местного масштаба))

16

Василина