Я весь отдался северу (очерки)

– Здравствуй, Маланья! Проходи, сядь к столу.

Маланья, медленно раскачиваясь, затянула что-то мало похожее на песню.

– Аа… ааа… аа…

– Маланья, тебе нездоровится? У тебя живот болит?

– Что ты! Я здорова. Я пою.

– Пой, пой, я послушаю.

– А ты что не спросил, что я пою?

– Скажи, пожалуйста, Маланья, о чем ты поешь?

– Я, Маланья, к художнику в гости пришла. Художник мне чарку нальет. Я выпью, мне весело станет…

– У меня другая песня есть,– отвечаю я гостье.

– Какая у тебя песня?

Подражая пенью Маланьи, я запел:

– Ко мне Маланья в гости пришла. У меня самовар кипит. Я заварю чай, буду гостью чаем угощать. Чай с сахаром, с вареньем, с сухарями, с конфетами, а водки у меня нет…

– Худа у тебя песня.

Обиженная гостья перевалилась через порог и колыхаясь, пошла домой. На мой зов не отозвалась.

Пришел старик Прокопий, муж Маланьи. От чаю отказался. Долго сидел молча, ждал от меня другого угощенья. Не вытерпел – заговорил:

– Ты что не наливаешь-то?

– У меня водки нет.

– Ну как так нет? У нас таких людей не бывало, приезжих. С Большой Земли с водкой приезжают. Налей, я что хоть дам. Все нутро в огне.

– Понимаю, да нет у меня водки.

– Налей стакан. Я тебе песца дам. Шкуру медведя дам, гольцов дам, денег дам.

Старик достал золотую монету, протягивает мне.

– Возьми, только налей стакан.

– Нет у меня водки. Сам не пью и не взял с собой.

Обиделся старик, поднялся и ушел не прощаясь. Дня через три я пришел к старикам. Мне хотелось побывать на птичьем базаре.

Прокопий уже поправился после похмелья. Лечился кислой капустой. Посмотрел хитро и спросил:

– А ты что заплатишь?

Все, что у меня было, мало могло соблазнить старика. Были у меня деньги – пять серебряных рублей. Я не собирался что-либо покупать на Новой Земле. Решил отдать три рубля. Два останутся на питание в дороге до Архангельска.

Достал три рубля, протянул Прокопию.

– Вот возьми деньги и свези меня.

Взял старик монеты, положил в рот, причмокнул и вынул.

– Не сладко.

Положил монеты на колено.

– Не тепло.

Прокопий сел на три серебряных рубля, поуминался на стуле.

– Не мягко. На что мне они? Возьми себе. А на птичий базар я и так свезу.

Явилась мысль – если бы серебряных рублей у меня было много, очень много, я был бы только сторожем: ни сесть, ни съесть, ни одеться, ни укрыться.

Через два года я второй раз приехал на Новую Землю. Старик Прокопий, здороваясь, погладил меня по лицу. В этом была большая ласка, выражение большой радости, – во мне не было протеста. Старик говорил:

– Не только сердце обрадовалось, глазам весело, что ты приехал.

Мне подарили тобоки (полупимы), – их приготовили, чтобы послать мне в Архангельск.

– За что подарок мне? И за что так встречаете?

– За то, что ты не винопродавец…

На птичий базар я попал. Для этого не понадобилось ни денег, ни водки. Непуганые птицы не понимали опасности, спокойно сидели на гнездах. Я протянул руку. Гагарка не улетела, она прижалась к руке.

Я не охотник. Успехи моих спутников, бивших птиц на корм собакам, меня не радовали.

На одном птичьем базаре я видел полярную сову. Сова медленно рвала гагарку. Остальные спокойно сидели на гнездах: их много, и опасность быть съеденными не очень велика.

Много раз пришлось побывать на Новой Земле с 1905 года до 1945 года. На птичий базар больше не ездил. Если бы можно было побыть на острове среди птиц без охотников, без сборщиков яиц!

* * *

В полночь солнце было близко к воде. Солнечные лучи пробежали по самой земле, пронизали стебельки цветов и травы. Цветы и травы засветились, как самоцветы. Свет над ними переливался широкими розовыми радугами И тишина казалась светящейся, как все кругом.

На крутом берегу над морем сидел молодой ненец и что-то пел. Ненец слышал, что я подхожу, но не обернулся, не перестал петь. Он мне доверял. Я сел рядом. Море перед нами золотилось переливчато.

Песня ненца не мешала тишине, казалось – свет и в песне.

Я долго слушал и спросил:

– Скажи, о чем ты поешь?

– Так, пою о том, что вижу.

– Скажи мне русскими словами, о чем поешь!

– Ладно, скажу, слушай.

Ненец запел русскими словами. Его пенье не мешало светлой тишине. Ненец пел:

Вышел я ночью на гору,
Смотрю на солнце и на море.
А солнце смотрит на море и на меня,
И хорошо нам втроем -
Солнцу, морю и мне.
Солнце заметно поднялось над морем -
Новый день.

Я тихо поднялся. Ненец пел по-своему. Когда я ушел далеко, и ненец не мог меня услышать, я повторил его песню:

Хорошо нам втроем:
Солнцу, морю и мне!

* * *

Под горой у берега припай льда. С припая выполоскал белье. Вода чистая, прозрачная, на дне видны все камешки. Рейкой смерил глубину – глубина подходящая, немного не до плеч. Снял шубу, стоя на шубе разделся и в воду.

Ледяные стрелки верхнего слоя пресной воды разбежались в стороны. Казалось, ледяные иглы вонзились в меня. Я нырнул и подождал, чтобы вода надо мной успокоилась.