Я вещаю из гробницы

— Я с радостью поделюсь своими записями, если они будут иметь какое-то отношение к этому делу.

— Хорошо, — сказал инспектор, вставая и убирая блокнот. — Что ж, спасибо, Флавия. Думаю, это все, по крайней мере на сейчас. Будь добра, сопроводи сержанта Вулмера наверх, чтобы он забрал упомянутую бутылочку. Антигона?

Он повернулся к жене и подал ей руку, помогая подняться с кушетки.

Я была поражена! Я преподнесла им дело на блюдечке с голубой каемочкой! Где щедрые похвалы? Где благодарность? Где поздравления? Рукоплескания, в конце концов?

Где фанфары?

Но тут Антигона взяла меня за руку, и ее улыбка засияла, как Средиземное море.

— Спасибо, Флавия, — сказала она. — Ты очень помогла. Позвоню тебе на следующей неделе, и мы поедем за покупками в Хинли. День для девочек — только для нас двоих.

Неплохая награда. Я стояла у окна с сентиментальной улыбкой и без единой мысли, наблюдая, как она уходит, потом как муж увозит ее по каштановой аллее через ворота Малфорда в сторону Бишоп-Лейси, и только тогда я обратила внимание на то, во что превратились мои юбка и свитер.

Ох, будет беда, я чувствую.

Как страх имеет привкус железа, так беда имеет привкус свинца.

А потом мои мысли обратились к бедному Джослину Ридли-Смиту, и мне в голову пришла неожиданная идея.

Я уговорю Антигону взять его с нами! Купить одежду в Хинли и потом перекусить в чайной лавке «А. Б. В.». Мы втроем устроим целый пир с булочками и взбитыми сливками!

Какое приключение это будет для Джослина! Я уверена, что мы сможем это устроить. Я позвоню викарию или, если потребуется, даже епископу, как только отец закончит со своим объявлением, что бы там ни было.

Даффи и Фели ушли незаметно, и я обнаружила себя в гостиной в одиночестве — в первый раз за незнамо сколько времени.

Сколько еще нам осталось, подумала я, до того как из наших окон начнут выглядывать незнакомцы, называя этот дом своим? Сколько до того, как нас вышвырнут в холодный безразличный мир?

Послышался сдержанный стук — не более чем ногтем по дереву, — и вошел Доггер.

— Прошу прощения, мисс Флавия, — сказал он.

— Да, Доггер? Что такое?

— Я хотел сказать, что позволил себе вольность подслушать у двери. Вы были великолепны. Просто превосходны.

— Благодарю, Доггер, — выдавила я, и мои глаза наполнились слезами. — Это много для меня значит.

Я могла бы продолжить, но у меня закончились слова.

— Полковник де Люс, — продолжил он, — просит вас быть в гостиной через сорок пять минут.

— Только меня? — уточнила я, опасаясь очередного запрета на мои занятия.

— Вас троих — мисс Дафну, мисс Офелию и вас.

— Спасибо, Доггер, — коротко поблагодарила я, понимая, что нет смысла выспрашивать подробности.

Полагаю, я и так уже все знаю. Но перед ужасным сообщением мне нужно исполнить свой долг.

В безмолвнии я обойду дом, может быть, в последний раз. Попрощаюсь с комнатами, которые любила, и пройду мимо тех, которые нет. Я начну с будуара Харриет, пусть даже он считается под запретом. Прикоснусь к ее гребням и расческам и вдохну ее аромат. Посижу там в молчании. Оттуда я перейду в оранжерею и каретный сарай, где провела так много счастливых часов, болтая с Доггером обо всем на свете.

Я прогуляюсь напоследок по галерее с портретами, попрощаюсь с торжественными рядами хмурых предков. Скажу им, что не судьба портрету Флавии де Люс висеть среди них.

А потом в кухню: милую кухню, где витают воспоминания о миссис Мюллет и позаимствованных мной продуктах. Я посижу за столом, где со мной разговаривал отец.

Из кухни я поднимусь по восточной лестнице в свою спальню, где заведу старый проигрыватель и включу «Реквием» Вольфганга Амадея Моцарта. Прослушаю его до конца.

И наконец, в лабораторию.

В этом месте я вынуждена закончить мое описание.

Невыносимо продолжать.

В назначенный час мы втроем медленно вошли в гостиную. Фели и Даффи спустились из своих спален в западном крыле, а я приплелась из восточного.

Я переоделась в чистое платье, нацепила старый уютный кардиган и припудрила обожженное лицо пудрой, которую стянула из комнаты Фели пару недель назад в целях экспериментов с отравленной косметикой. Новые брови и парочку ресниц я нарисовала растертым в крошку углем.

Мы не разговаривали, а в ожидании прихода отца просто молча уселись в разные концы гостиной как можно дальше друг от друга.

Фели поигрывала нотами, разглаживая страницы ладонью, как будто они в этом нуждались. Даффи выудила книжку из-за подушек дивана и начала читать с того места, на котором она открылась.

Наконец отец вошел в гостиную. Несколько минут он постоял спиной к нам, опираясь ладонями о каминную полку и склонив голову.

Его руки дрожали, когда он начал вертеть в них карманные часы.

В этот самый момент я полюбила его всей душой, новым и необъяснимым образом.

Мне хотелось броситься к нему, обхватить его руками и рассказать ему о «Сердце Люцифера», о том, что есть шанс, пусть и слабый, что камень святого наконец принесет счастье в наш дом.

Но я этого не сделала, и причины тому неисчислимы, как песчинки Сахары.