(всему наступает черёд),
и бог, прошептав еле слышно: "Пора",
игрушки свои уберёт.
И схлопнутся, в точку сожмутся миры,
а время вернётся в свой нуль,
и рухнет всё сущее в тартарары…
Бог спит. Бог устал. Бог уснул.
И сколько продлится всё это — никто
нам точно не сможет сказать.
Но выспится бог, и проснётся потом,
зевнёт и откроет глаза –
и, поторопившись покинуть кровать,
свои воплощая мечты,
бог вновь увлечённо начнёт создавать
материю из пустоты…
В одной из жизней — не помню, наверно, в прошлой
(а может — в будущей, что вероятно тоже) –
я был так счастлив, что это смешно и пошло
и слишком странно, на правду чтоб быть похоже.
Глаза закрою. Молчанием грудь наполню –
и мир померкнет, и мыслей замрут метели,
и станет тихо. И я непременно вспомню
себя — в той самой эпохе, в том самом теле.
Взорвётся воспоминанье мгновенной вспышкой,
и миг, застыв, понесётся опять кометой.
В одной из жизней я счастлив был, как мальчишка.
В какой-то жизни. И, видимо, всё же — в этой.
Песчинка
Удел песчинки труден и жесток:
воздушный увлечёт её поток
и зашвырнёт в заоблачные выси…
Лети, песчинка! Покорись судьбе,
ведь против ветра не пойти тебе,
и от тебя здесь мало что зависит.
Ты можешь с ветром быть и заодно,
а можешь быть и против — всё равно
ничто твоё здесь не изменит мненье:
не сократится ни на миг полёт;
и ветер — злой, холодный, будто лёд –
своё не поменяет направленье.
Пускай ты часть безбрежного песка –
но ты мала, ничтожна и легка.
Твою судьбу определяет ветер.
А он — изменчив, холоден, лукав
и равнодушен к участи песка…
Как трудно быть песчинкою на свете!..
Падает снег, падает снег,
раны асфальта лечит…
Плохо, когда одинок человек
в этот метельный вечер!
Плохо тому, кто один сейчас,
в снежную непогоду.
Нужно, чтоб с каждым, с любым из нас
был непременно кто-то.
Чтоб не пропасть, не сойти с ума
в комнатах поодиночке
в пору, когда прячет мир зима
под ледяной оболочкой.
Если закружит метель сильней,
ветер надрывно взвоет –
в комнате будет теплее вдвойне,
если в ней будут двое.
Просто касаться плеча — плечом,
взгляда касаться взглядом.
Не разговаривать ни о чём.
Просто быть вместе. Рядом.
Падает снег плотной стеной,
лечит асфальта раны…
Свет погашу. Зашторю окно.
Лягу сегодня рано.
Держу в руке свой старый телефон.
В нём обитают вышедшие вон –
все, кто уже покинул мир земной,
в моей оставшись книжке записной.
Давно, наверно, удалить пора
несуществующие номера…
Но вот в бессмысленных наборах цифр
вдруг снова оживают мертвецы –
и руки наливаются свинцом…
У номеров есть имя и лицо,
за каждым — чья-то жизнь, судьба и смерть,
стереть их — как живых людей стереть.
И пусть ушедшим мне не позвонить,
их номера — связующая нить,
и перерезать эту нить пока
моя не поднимается рука…
Зябко крыши домов сутулятся,
тротуар из теней сплетён.
Мы с тобой по пустынной улице,
по вечерним огням бредём.
Под ресницами спрятав скуку,
от тоски уходя в отрыв,
мы навстречу спешим друг другу
сквозь эпохи и сквозь миры.
Мы меняли тела и формы
в прошлых жизнях — в такой дали! –
но во все времена упорно
мы навстречу друг другу шли,
сокращая пространство между
до желанного нам нуля…
Значит, встретимся неизбежно
в скором времени ты — и я.
Эта встреча — подарок Свыше!
И, дыхание затая,
боги смотрят с Небес, как ближе
мы становимся, ты — и я.
Вот уже поравнялись… Рядом…
…Время, останови свой бег!..
…Друг по другу скользнули взглядом.
Не узнав, разошлись.
Навек.
Вот день пролетел в веренице дней,
как будто бы вышел вон.
Но снова в вечерней моей тишине
вот — вот зазвонит телефон,
и голос, что полон минорных нот,
понижен и приглушён,
поведает мне, помолчав, что — вот
вновь кто-то от нас ушёл.
Бегут суетливые быстрые дни
сплошной незаметной гурьбой,
но, как в наказание, каждый из них
кого-то уносит с собой.
Вновь кто-то уходит в Долину Грёз,
забывшись в последнем сне,
и тяжкой громадой встаёт вопрос:
а сколько осталось мне?..
Как много есть шансов дожить до седин
в сплошной карусели смертей?
Из тех, кто ушёл, убеждён — ни один,
никто умирать не хотел!
Развязка, казалось, ещё далека,
жизнь только брала разбег…
Но смерть подошла — и, взяв за рукав,
от нас увела навек.
Под корень, безжалостно каждый час
нас рубят дни — палачи –
и список растёт покинувших нас
без времени и причин,
лишь в самом расцвете и лет, и сил,
лишь начавших жить едва;
и нам их уже никогда не спросить:
а сколько осталось вам?..
А завтра наступит один из дней,
привычно придёт рассвет;
и вновь, позвонив, кто-то скажет мне,
что с нами кого-то нет,
что снова от нас человек ушёл
по потусторонней тропе…
Кто знает, кто ведает, сколько ещё
осталось мне и тебе?..
Сад моей души
Вот — сад моей души. Он пуст. Он плох,
в подмётки не годится райским кущам:
стволы деревьев покрывает мох,
кругом — репейник и чертополох…
Мой сад давно заброшен и запущен.
В саду моей души найдёшь едва ль
побеги, тянущиеся упорно.
Свисает мёртво чахлая листва
с сухих ветвей… Лишь сорная трава
когтями в землю запустила корни.
Но вот однажды я шагну в свой сад,
рукав рубахи засучив со вздохом –
и запоёт в руках моих коса,
врезаясь в заросли чертополоха,