Я возьму твою дочь

Накануне их отъезда Аманда приготовила свои легендарные макароны, и они вчетвером пили уже несколько часов. Никто не считал бутылок с вином, которые открывал Энрик. В половине одиннадцатого Риккардо попрощался и ушел спать. Ему приходилось каждое утро вставать в пять тридцать и нужно было выспаться, потому что слишком опасно усталым и сонным работать на гусеничном тракторе на крутых склонах и узких террасах оливковых холмов. Да и незачем ему было сидеть в кухне. Аманда еле ворочала языком, а орущих и громко смеющихся мотоциклистов он все равно не понимал.

Около полуночи Аманда подперла голову рукой и уставилась перед собой. Ее огромная рыхлая грудь лежала на столе, как опавшее дрожжевое тесто. Она ничего не говорила и практически спала с открытыми глазами.

Мужчины пили уже не красное вино, а пустили по кругу бутылку граппы. Скорее всего со скуки они вдруг стали проявлять интерес к Аманде.

– Эй! – начал Матс, но Аманда никак не отреагировала.

Фольке взял полупустую бутылку красного вина, которая стояла рядом с мойкой, и медленно вылил ее содержимое Аманде на голову.

Аманда не двигалась.

Матс вылил на нее еще полбутылки граппы и размазал шнапс ей по лицу. Когда он коснулся ее губ, она начала сосать его пальцы, как грудной ребенок.

Троица заржала.

Энрик ущипнул ее за грудь, но Аманда лишь хрюкнула и бессмысленно посмотрела на них остекленевшими глазами.

И в этот момент они поняли, что могут сделать с Амандой все, что захотят.

Фольке взял ее под руки и затащил на стол. Ее грудь плавала в разлитом красном вине и граппе, мокрые волосы, прилипнув ко лбу, закрывали глаза. Ее огромное тело лежало на столе, а толстые ноги беспомощно болтались в воздухе.

Молодые люди захихикали. Неуверенно и одновременно жадно. Они чувствовали, что складывается ситуация, какой у них, возможно, в жизни больше не будет, и решили ею воспользоваться. Во что бы то ни стало.

Матс был первым, кто стащил с Аманды драные леггинсы и трусы, обнажил ее бледную задницу, бесформенные, обезображенные целлюлитом бедра и раздвинул их. Его лицо побагровело, когда он вошел в нее.

Риккардо проснулся от какого-то необычного шума. Ритмичный глухой скребущий звук. Затем звон разбившейся о каменный пол бутылки. И снова равномерное царапанье и стук. Словно дерево о камень. Он, ничего не понимая, посмотрел на будильник. Час тридцать семь ночи.

Это был однозначный ритм, который испугал его. Он вскочил с постели. Все его чувства обострились, он старался дышать ровно и спокойно, хотя и чувствовал, как бьется сердце, готовое выскочить из груди. Он босиком выбежал из спальни.

Шум продолжался, а в коридоре стал более громким и угрожающим.

Он открыл дверь кухни. Тихо и осторожно, потому что боялся того, что сейчас увидит.

Это было еще хуже, чем он ожидал.

Аманда с раздвинутыми ногами лежала на животе на кухонном столе. Ее глаза закатились, словно она была в трансе.

«Она не в себе, – подумал Риккардо, – или уже в коме, или напилась, как никогда».

Три голландца одновременно занимались Амандой и обращались с ней довольно бесцеремонно. Аманда была безвольной трясущейся горой мяса, которой пользовалась эта троица со спущенными штанами. Они обращались с ней, как с подстреленной дикой свиньей, – грубо, агрессивно и беспощадно.

Никто не заметил Риккардо, который ошарашенно стоял в дверях. Он пытался рассмотреть в этом существе, над которым совершалось надругательство, Аманду, свою жену, но это ему не удалось.

Она лежала апатично, беспомощно и не сопротивляясь. Казалось, она не переживет это групповое совокупление, и Риккардо удивился тому, что в этой ситуации у него появилась мысль, что, наверное, более подходящей смерти для Аманды и быть не может.

На какой-то короткий миг Риккардо задумался, не вмешаться ли ему, не разогнать ли эту банду, не наорать ли на них – может быть, достаточно было бы одного его появления, чтобы они испугались, – но потом оставил все как есть. Страх был сильнее. Страх перед тремя в стельку пьяными мужчинами, которые потеряли всякий стыд и контроль над собой.

Так же тихо, как открыл, он закрыл дверь и вернулся в свою комнату. Впервые в жизни он не знал, что делать. Он не мог плакать, но и злости не ощущал. Только отвращение и разочарование. И еще он чувствовал, что так больше жить не сможет.

Риккардо с детства не молился, но сейчас опустился на колени перед кроватью, сложил руки и умолял Деву Марию вытащить его из этого болота и навсегда стереть воспоминания о том, что случилось, из его памяти. Ему казалось, что он никогда не сможет больше смотреть в глаза Аманде.

На следующий день Аманда проснулась в двенадцать часов и в половине первого пришла в кухню. Как всегда, у нее были все симптомы похмелья, но в остальном она была совершенно спокойна.

– Buongiorno, – пробормотала она, увидев Риккардо, стоящего возле холодильника, где он искал салями себе на обед. – Как дела? Все в порядке? – спросила она без всякого интереса.

– Ничего. А у тебя? Как ты спала?

– Как убитая. А почему ты спрашиваешь?

– Просто так.