Папа,
мне столько всего нужно тебе рассказать. Все то, что я не осмеливалась и что не успела. Мне тебя очень не хватало все эти годы. Я держалась. Адели была такой маленькой. Я злилась на нее, это плохо. Мне хотелось бы извиниться за те мысли, за свою обиду, за те минуты, когда я проклинала тебя и Рашель, родивших этого ребенка. Она не была моей дочерью, я получила ее в наследство. Я не выбирала. Так произошло. И в то же время я так сильно ее любила.
Авария меня заморозила. Заставила сидеть в темном углу и ждать, когда пройдет время и Адели вырастет. По-настоящему я сломалась одиннадцать лет спустя. В самый подходящий момент. Потому что в восемнадцать лет я бы не смогла так быстро прийти в себя, не встретила бы тех же людей и не осознала определенные вещи. Вообще хорошо, что я в итоге сорвалась. Кто знает, сколько еще я бы протянула в автоматическом режиме с той ночи, когда случилась авария? Я прошла большой путь, держась за своего психотерапевта, как за поручень, и за твои тетради. Я лучше узнала тебя, я поняла, как сильно ты меня любил, как сильно любил Адели. И как сильно я хотела, чтобы ты мной гордился. Какие стратегии выработала, чтобы существовать. Существовать для тебя вдвойне, раз я не существую для мамы. Я не могла пойти на такой риск – разочаровать тебя, меня мучил дурацкий страх, что ты тоже меня бросишь. Я решилась прочитать твои записи и поговорила с дядей. После того как он рассказал мне о пчелином рое и о моем детском увлечении пчелами, во мне проявилось то глубинное, что психотерапевт Адриана называет глаголом жизни. Я наконец нашла свой. Я долго думала, что это – «лечить». Но это – «преображать». Превращать во что-то более прекрасное. Пыльцу – в мед. Старое заброшенное здание – в гостеприимный дом, куски дерева – в ключичные или подвздошные кости. Потому что мне удалось преобразить смерть в силу жизни.
Возможно, именно эта сила жизни позволила мне встретить Адриана. Он бы тебе понравился. Мы понимаем и дополняем друг друга. Мы связаны, как парные предметы, которые по одному бесполезны. Нужно два глаза, чтобы видеть рельеф, две руки, чтобы аплодировать, две чаши весов, чтобы установить равновесие. Два предсердия и два желудочка, чтобы билось сердце. Наши тела притягиваются друг к другу, как два магнита, и успокаивают друг друга, как два друга.
Он появился ровно в тот момент, когда все рушилось, – как ангел-хранитель, который спасает утопающего за секунду до того, как вода заполнит легкие. Как Кларенс в фильме «Эта замечательная жизнь». Может, это ты мне его послал оттуда, где ты сейчас. Я представляю, как ты направляешь скальпель хирурга, когда он в затруднении, как стоишь за плечом Адели, когда она сомневается. Как дышишь на сердечки новорожденных, которые забывают дышать сами. Рядом с Рашель, которую так любил. И рядом со мной. Везде, всегда, просто по-другому.
Хотелось бы тебе звонить, когда грустно, когда я не знаю, что делать, когда страшно. Хотелось бы как раньше слушать твои истории о спасенных малышах, потому что это было как бальзам для моего сердца. Оно работало исправно. Разве что колотилось из-за всяких глупостей.
Сейчас мне хочется, чтобы оно билось ровно, ради правильных людей и правильных целей.
Дом стал для меня слишком велик. Он больше подойдет для семьи, для детей. Он должен быть наполнен шумом, гамом, криками, смехом, играми, радостью. Я выставила его на продажу. Оскара я, конечно, заберу. Мне разонравилось жить в городе. Знаешь, папа, мне кажется, я устала от людей, от этого стада, о котором я говорила доктору Дидро, от всех этих материалистов, оппортунистов, пофигистов, эгоистов. Я мечтаю о гуманизме, чуткости, простоте. О том, что ты воплощал в моих глазах. Ты держал в руках человеческие жизни, ты относился к делу серьезно, ты никогда не жаловался. Ты знал, что такое сообщать членам семьи трагические новости, и умел радоваться с теми, кого коснулось чудо. Я хочу вырваться из этого потока грустных озлобленных людей, которые думают только о себе и настолько заняты своими мелкими заботами, что забывают о крупных.
Адели борется за планету – и правильно делает. Она задает хорошие вопросы. Мне кажется, она состоялась. У меня нет ее силы, задора и смелости. Я хочу оставаться в тени, никому ничего не быть должной, хочу, чтобы обо мне забыли.
Я нашла заброшенный рай в одной горной деревушке. Земля недорогая. Нам места хватит. Да, нам. Адриан будет мне помогать, и у него есть своя задумка. Предстоит огромная работа, но нам хочется работать, потому что мы живые.
Знаешь, папа, вот я смотрю на него, вдыхаю его запах, обнимаю его и чувствую ужасную двойственность. Думаю, а вдруг он рядом со мной, потому что тебя больше нет? И все обстоятельства так причудливо сложились. Задумавшись глубже, я спрашиваю себя, что бы я выбрала, если бы могла управлять судьбой? Вернулась бы в прошлое, чтобы выбрать другой вариант? Сохранить тебя, но потерять его? Доктор Дидро говорит, что я напрасно мучаю себя бесплодными размышлениями, ведь то, что было, прошло, а то, что будет, еще не наступило, имеет значение лишь реальность настоящего момента. И его сладость.
Ты умер. Изо дня в день ты мертв. Ты был жив – и больше тебе не быть живым. Ты умер, но я чувствую, что ты где-то рядом. Как будто ты приглядываешь за мной, как будто все знаешь и шепотом подсказываешь правильные решения. Мне нравится так думать. Я очень боюсь ошибиться. Может, потому что мама ошиблась, зачав меня? Бывает, что наследство слишком тяжело. А ты – ты сделал все, чтобы мне было легче, и направлял меня.
Я верю: все, что остановилось, может начаться заново, и это происходит сейчас. Адриан добрый и веселый. Он защищает меня, смешит, лелеет. Любовь и мед – вот и все, что мне нужно.
Что ж, папа, я никогда не стану врачом, но буду счастлива. Я никогда не стану такой, как ты, но я буду с тобой. Ты можешь идти с миром, подальше от людской суеты, я нашла здесь свое место, немного в стороне – ровно то, что нужно. Буду преображать цветы в мед. И свою жизнь – делать ее прекрасной.
Твоя крошечная пчелиная королева
