Я возвращаюсь за тобой

Селин бесшумно закрыла дверь своего номера. С четырех часов утра она ворочалась в постели, так и не сумев уснуть. Через несколько часов ей выходить замуж, и это наводило на нее тоску. Она решила погулять по лабиринтам коридоров и вскоре оказалась перед лифтами.

—  Hi! How are you going today? [36]— бросил ей какой-то жизнерадостный тип, тащивший на плече сумку для гольфа, на которой была налеплена целая коллекция клубных знаков.

Она ответила ему улыбкой «минимум». Это было лучшее из того, на что она была способна в это утро.

—  You go downstairs, right? [37]— спросил он, нажимая на кнопку цокольного этажа.

Она кивнула, спрашивая себя, где на Манхэттене этот человек собирался гонять мячики. Может быть, устроили площадку для гольфа в Центральном парке? В конце концов, в этом городе нет ничего невозможного…

Бросив взгляд в зеркало в лифте, она поняла, что выглядит ужасно: лицо усталое, под глазами синяки. Она поправила волосы, выровняла воротник рубашки, попробовала улыбнуться своему отражению — не помогло. Сегодня должен был быть самый лучший день ее жизни, а ей хотелось плакать.

Двери лифта открылись в большой холл с мраморным полом и стенами из тикового дерева. Кожаные кресла и кресла, обитые тканью, стояли вокруг камина, огонь в котором распространял мягкий свет, отражающийся на мебели. Селин прошла мимо ресепшен в ресторан отеля, чтобы позавтракать.

Это место, в атмосфере которого царили интим и элегантность, носило красивое название Габи — в честь парижской модели, сделавшей себе карьеру в Нью-Йорке в двадцатые годы. Французская обстановка в стиле ар-деко напоминала о безумной эпохе: Коко Шанель, Игорь Стравинский, Жан Кокто…

Молодая женщина попросила себе место в глубине зала. Ей было необходимо побыть одной, спокойно поразмышлять. Ей быстро подали чай, который она заказала, сопроводив его корзинкой выпечки и утренней газетой.

Сочетаться браком в Нью-Йорке — это значит играть с огнем. Теперь она поняла это. Каждый раз, когда она приезжала в этот город, болезненные воспоминания об их с Итаном отношениях разворачивались во всей полноте. Она считала, что вылечилась от этой любви, но оказалось, это не так. Дай время, и все пройдет, —обещала песня. Однако она не забыла ни его лица,ни голоса.Все пять последних лет она исподволь следила за взлетом карьеры Итана. Через Интернет она заказала себе его первые книги и просмотрела передачи, в которых он выступал. Он стал публичной фигурой и уже не имел ничего общего с тем молодым влюбленным, которого она знала, но за фасадом успеха она угадывала разочарованного человека, который ни на шаг не приблизился к счастью. Ей хотелось думать, что иногда он все еще вспоминает о ней. После их разрыва она прошла через все фазы: надежды, досады, ненависти, равнодушия, забвения, возвращения страсти… По правде говоря, она так и не сумела избавиться от неистовой веры в то, что Итан еще испытывает чувства к ней, хотя и прекрасно понимала, что в этом есть что-то патологическое, близкое к эротомании. Но она была над этим не властна. Это была боль, которую она несла в глубине своего сердца и не была уверена, что хотела бы от нее вылечиться. Однако при Себастьене, при его друзьях и коллегах она демонстрировала душевное равновесие, в котором на самом деле остро нуждалась. Она выстроила для себя комфортную жизнь, лишенную тревог, нашла свое место, где она могла принести пользу. В этой жизни нужно было еще много чего выстроить. Когда Себастьен предложил ей руку, она решила, что сможет перевернуть страницу окончательно, но чем ближе подходил назначенный час, тем сильнее она сомневалась в искренности взятых на себя обязательств.

Она порылась в сумочке и вынула конверт с лентой — уведомление о бракосочетании, которое она стеснялась послать Итану.

Для чего это тебе? Чтобы еще раз унизиться перед ним? Чтобы предать тех, кто тебя любит? Во что ты играешь, моя милая?

Она подумала о «Соседке», этом обаятельном фильме Трюффо, в котором Депардье и Фанни Ардан переживали внебрачную связь, хаотичную и разрушительную. Фильм заканчивался трагически — двумя выстрелами из револьвера, оборвавшими их жизнь. Вот к чему ведет экзальтация, непреодоленная страсть и горячность сердца.

В нерешительности она положила конверт на стол.

В минуты сомнений она надеялась скорее на интуицию, чем на разум. Ее грела мысль, что жизнь может иногда сжалиться над нами и послать знак, чтобы правильно нас сориентировать. Что-то типа «народного средства». Очень может быть, но мир стал таким рациональным, все в нем находится под таким контролем, что было бы неплохо попытаться его расколдовать.