Я все еще влюблен

– Во-первых, для такого далекого похода и для таких грандиозных акций у вас недостаточно сил. А ведь вашему войску пришлось бы бороться против баварской армии, самой сильной из южногерманских армий и решительно враждебной восстанию. Во-вторых, что крайне важно, вы совершенно пренебрегаете нынешним моральным значением Франкфурта с его общенемецким Национальным собранием. Только овладение Франкфуртом, мы считаем, могло бы придать восстанию всегерманский характер. В-третьих, вы недооцениваете стратегическое значение Майна, который в случае взятия Франкфурта был бы для ваших войск прекрасной линией обороны против прусских и баварских сил.

– Значит, – немного приподнялся от волнения на стуле Эйхфельд, – вы все-таки тоже за поход, но только не на Нюрнберг, а на Франкфурт?

– Да, вы поняли меня совершенно верно. Мы, конечно, за такой поход. Те десять тысяч войск, которые при помощи железной дороги вы легко могли бы собрать за два дня, надо было под лозунгом защиты Национального собрания бросить на Франкфурт, надо было это дряблое Собрание поставить под свое влияние, под влияние восставшего народа. Но, подчеркиваю, это следовало сделать немедленно…

– Совершенно верно! – подал голос Блинд.

– В этом нет никаких сомнений! – поддержал его Амандус Гёгг, тридцатилетний журналист.

– Хорошо, – срывающимся голосом сказал Эйхфельд. – Но вы все время говорите о том, что следовало бы сделать с самого начала. А что, по-вашему, надо делать сейчас?

– Вы, господа, к сожалению, упустили время, – вмешался Маркс. – Обстановка сильно изменилась. По дороге сюда мы видели всюду на баденской земле следы беспечности и среди войск, и среди населения. А проезжая через Гессен, узнали, что генерал фон Пёйкер стягивает прусский армейский корпус. Конечно же, эта сила в ближайшее время будет брошена против Бадена и Пфальца.

– Что касается ваших войск, – Энгельс кивнул в сторону военного министра Эйхфельда, – то у нас сложилось такое впечатление, что кто-то сознательно стремится их деморализовать: эшелоны бесцельно перебрасываются по железной дороге друг другу навстречу; части направляются сегодня в одном направлении, завтра – в противоположном, и никто не знает, для чего это делается. Солдаты недовольны, они говорят: мы совершили восстание, теперь очередь за штатскими, которые должны взять на себя руководство, а они бездействуют и тем губят дело…

– Ну, пересказывать здесь солдатские разговоры, вероятно, необязательно, – поморщился Эйхфельд.

Блинда эта реплика возмутила, он вскочил:

– Скажите, какая брезгливость у вчерашнего лейтенанта! Мы здесь не для упражнения в красноречии и галантности, а для выяснения истинного положения вещей, господин военный министр.

Эйхфельд побагровел, и, видимо, вспыхнул бы скандал, но в это время в дверях раздался какой-то шум, спор, они распахнулись, и, отстранив рукой охрану, в зал стремительно вошел никому не знакомый человек лет сорока с небольшим. Обведя глазами стол и, видимо, решив, что главный здесь Маркс, он направился к нему и, подойдя, громко сказал:

– Господин премьер-министр! Я чрезвычайный уполномоченный временного революционного правительства Пфальца…

– Извините, вы не по адресу, – остановил его Маркс и указал рукой на противоположный конец стола.

Все сдержанно улыбнулись, а Энгельс чуть не расхохотался и вполголоса сказал:

– А жаль! «Премьер-министр Маркс!» – звучит неплохо.

Уполномоченный был несколько разочарован: Маркс ему сразу чем-то понравился. Он подошел к Брентано:

– Прошу извинить. Николаус Шмитт. Дело крайне срочное, и потому я не мог ждать вашего официального приема, а явился сразу сюда.

– В чем дело? – Брентано был явно раздосадован. – У нас тут, как видите, обед.

– Понимаю. Еще раз прошу прощения, но время не терпит. Я могу говорить все, что нужно?

– Да, здесь только члены правительства и люди, пользующиеся нашим полным доверием. Постарайтесь коротко. Садитесь.

– Хорошо. Я буду краток. Мое правительство предлагает вам объединить Пфальц и Баден под властью единого правительства или, по крайней мере, установить общее военное командование.

– О! Энергичная мера! – воскликнул Брентано. – Но такие вопросы не решаются за обедом, господин Шмитт.

– Я, конечно, и не требую от вас немедленного ответа, – сказал тот. – Но есть и такой вопрос, который надо решить тут же: у нас острая нехватка ружей, артиллерии, боеприпасов. Дайте нам их, и через несколько дней крепости Ландау и Гермерсгейм будут наши!

– Но у нас нет излишков ни того, ни другого, ни третьего. Правда, господин Эйхфельд? – Брентано жалел, что так опрометчиво позволил Шмитту здесь, в присутствии Маркса и Энгельса, излагать свои предложения и просьбы. А впрочем, может быть, это избавление от еще больших неприятностей, которыми мог закончиться обед?

– У нас нет излишков! – тупо поддакнул Эйхфельд.

– Не забывайте, господа, – сказал Энгельс, – что Пфальц – это в прямом смысле слова ваш левый фланг. Чем он крепче, тем надежнее ваше положение.