Я все еще влюблен

– И это опять еще не все, – довольно улыбаясь, продолжал Шмитт. – Я должен сообщить также, что мной отдано распоряжение начать следствие как о причинах вашего ареста, так и о виновниках недостойного обращения с вами.

– Прекрасно! – весело воскликнул Энгельс.

С ужином в руках вошел тюремщик.

– Вы только посмотрите, господа! – засмеялся Энгельс. – Он, видно, решил, что без его похлебки я отсюда не смогу уйти. Спасибо, братец. – Он легонько хлопнул по спине тюремщика. – Можешь есть это сам. А мы, господа… Я был бы плохим коммунистом и даже негодным демократом, если бы по случаю моего освобождения не угостил вас хорошим вином.

– Но… – начал было Шмитт.

– Никаких «но»! – решительно пресек Энгельс. – Не выпить по такому поводу – значит оскорбить самое идею свободы, оказаться в одной компании с Кавеньяком и Врангелем, Виндишгрецом и Николаем Первым. Вы этого хотите?

– И где же ты предлагаешь это осуществить? – оживился Д’Эстер.

– Лучшего места, чем «Доннерсберг», нам не найти! – Энгельс потер руки в предвкушении хорошего ужина. – А где Молль? Надо его тоже позвать.

– Увы, – отозвался Д’Эстер, – он уже уехал по тому заданию, на которое ты его так неудачно провожал.

– Но он хоть знает, что я сегодня буду на свободе?

– Да. Он заходил ко мне сегодня, и я ему твердо обещал, что все будет в порядке.

– Жаль, что его нет. Но мы уж обязательно выпьем за его удачу!

Через полчаса они пошли в ресторан «Доннерсберг». Предоставленный им кабинет был невелик, но уютен и располагался в самом тихом и уединенном месте ресторана.

Сделав обстоятельный заказ, Энгельс попросил Д’Эстера и Шмитта поделиться с ним последними новостями. Новостей за три дня его отсутствия оказалось немало. Во-первых, семидесятилетний польский генерал Феликс Ракийе заменен на посту главнокомандующего пфальцскими войсками генералом Францем Шнайде, тоже поляком.

– Сколько ему лет? – спросил Энгельс.

– Да, видно, под шестьдесят, – прищурил правый глаз Д’Эстер.

– Черт знает что! – вспылил Энгельс. – Войны и революции – это дело молодых. А тут какой-то конкурс стариков, соревнование мафусаилов! Они хотят перехитрить природу, но это еще никому не удавалось. Ну а генерал-то он хоть настоящий или из вчерашних капралов?

– Кажется, настоящий, – неуверенно сказал Шмитт.

– Но вообще-то у этих поляков не поймешь, – опять прищурился Д’Эстер. – У них и ефрейтор держится как генерал.

– Ну и как держится Шнайде?

– С очень большим достоинством! – Д’Эстер поднял указательный палец выше головы. – Первым делом он обзавелся гусарской венгеркой с трехцветными галунами…

– Чтобы представить себя пфальцским Кошутом, – кивнул головой Энгельс. – Но он хотя бы то взял во внимание, что Кошуту всего сорок семь лет – вот в наше время возраст зрелого полководца!

– А еще он уже издал множество приказов по войскам, – продолжал Д’Эстер. – Большая часть их касается военной формы, знаков отличия для офицеров и тому подобных вещей.

– Кроме того, – вставил Шмитт, – он обратился с призывом добровольно вступать в армию к стрелкам и кавалеристам, уже отбывшим срок службы.

– Да, – подтвердил Д’Эстер, – но с такими призывами обращались уже много раз, и всё безуспешно… Что в его приказах есть ценного и дельного, так это повторение кое-каких толковых приказов и предложений, которые уже исходили от серьезных офицеров раньше, но до сих пор не осуществлены.

– Может быть, для их осуществления не хватало как раз генеральского авторитета? Может быть, теперь стрелки и кавалеристы толпами повалят под знамя Шнайде?

– Посмотрим, – сдержанно проговорил Д’Эстер. – Но как бы то ни было, а я надеюсь, что недостатки Шнайде будут перекрываться достоинствами Мерославского.

– Мерославского? – переспросил Энгельс. – Людовика?

– Его самого. Разве ты еще не знаешь, что он окончательно утвержден главнокомандующим над всеми войсками Пфальца и Бадена?

– Откуда же мне знать?! Это добрая весть. Ведь раньше были одни слухи.

– Вот уж он-то удовлетворяет вполне вашему возрастному цензу, – сказал Шмитт.

– Да, ему никак не больше тридцати пяти, – согласился Энгельс. – Но дело же не только в этом. У него все же есть кое-какой опыт.

Между тем ужин что-то запаздывал. Потеряв наконец терпение, Энгельс встал из-за стола:

– Господа, пойду узнаю, в чем дело. Я умираю от голода.

Он вышел из кабинета и вернулся минут через десять довольный и сияющий:

– Все в порядке! Расстегните пуговки на животе, друзья!

Действительно, лакей с обильно уставленным яствами подносом не замедлил явиться. Когда, переставив все на стол, налив в бокалы вино, он удалился, Энгельс вдруг недоуменно пожал плечами:

– Может быть, я, конечно, ошибаюсь и моя интуиция меня обманывает, но мне все-таки кажется, что в соседнем кабинете находится не кто иной, как его превосходительство генерал Шнайде.

– С чего ты взял? – Д’Эстер уже поднимал бокал с вином и остановился.