Я все равно тебя дождусь!

Ей казалось, что искусство – натюрморты Снейдерса и пейзажи Коро, пышные телеса красавиц Рубенса и кривоногие сеятели Ван Гога; женщины Модильяни с длинными шеями и осколками синего неба в глазах; прекрасные мужчины Ван Дейка в плоеных воротниках; все эти малахитовые вазы, рыцари в доспехах, кареты, золотые скифские браслеты, наборные мозаики и выцветшие гобелены – все это великолепие льется, как благородное вино, в ее больную душу, и черная дыра, которая там было образовалась, постепенно зарастает.

Вика совершенно опьянела от обилия прекрасного и в каком-то зале опять заплакала – перед «Амуром и Психеей» Кановы. Психея держала пальчиками за крылья бабочку, опуская ее в подставленную ладонь Амура, и Вика просто заболела от совершенства этих мраморных возлюбленных, от невыносимой красоты их нагих тел и страстного желания вручить кому-то свою душу – как хрупкую бабочку.

Она даже знала – кому…

И мраморный Амур – он ведь тоже чуть-чуть пониже Психеи!

После училища Вика некоторое время проработала на фабрике художественных промыслов – собственно, училище и существовало при фабрике, – но ей там не понравилось. Жила она как в затворе: со старыми друзьями распрощалась, новых не завела. Спряталась в раковинку, словно улитка, и редко высовывала рожки наружу, пугливо озираясь, а при первых признаках опасности тут же пряталась обратно. Ничего, можно и одной прожить!

Потом ей повезло – подвернулось место в частном детском саду. Вика занималась с детьми лепкой и рисованием, и все бы хорошо, но хозяйка так придиралась, что сил не было никаких. И когда Ольга Аркадьевна пообещала пристроить ее в музей, Вика страшно обрадовалась и, не раздумывая, ушла из детского сада, хотя платили там больше, чем в музее. Теперь Вика была счастлива. Правда, нашлась и своя ложка дегтя в этой бочке меда, но Вика старалась об этом не думать и поменьше встречаться с этим «дегтем», благо на работу тот являлся не каждый день.

Вику приводила в восторг одна только возможность смотреть на картины, гравюры, акварели. Да что смотреть! Держать в руках, разглядывать близко-близко! Когда Марк заметил, как загорелись ее глаза при виде старинных книжек, которые ей предстояло «лечить», он засмеялся и сказал: наш человек!

Каждое утро она просыпалась с улыбкой. Сейчас, сейчас она увидит Марка! Увидит, конечно. Не всегда это было радостью, иногда просто мучением, потому что Марк строго держал дистанцию, и Вика не знала, как ее сократить, – за годы пребывания «в затворе» она слегка одичала и отвыкла разговаривать. Ей порой казалось, что Марк считает ее полной дурой. Вика помалкивала и все время краснела, проклиная эту свою несчастную особенность, не понимая, что на самом деле румянец ее только красит. А Марк иногда нарочно ее дразнил, чтобы увидеть, как розовеет нежная, очень белая кожа. Потом, попривыкнув, она перестала смущаться.

Вика внесла в мастерскую немного домашнего уюта: разгребла угол под чайный столик, купила смешные кружки, какие-то необыкновенные чаи. И Марк, который раньше обедал где придется, теперь с удовольствием устраивал перерыв для «чаепития в Мытищах», потихоньку пытался заглянуть внутрь раковинки: что ж там такое прячется-то? И пару раз, разговорившись, Вика ловила на себе задумчивый взгляд Марка.

И вот теперь она в его доме и варит кофе! Подумав, Вика все-таки сделала омлет. Пришел из душа Марк, выпил кофе, потом рассеянно поковырял омлет. Вика отвернулась, потому что совершенно не могла на него смотреть, так он ей нравился. Когда они вышли в сад, выяснилось, что Марк собирается ехать на мотоцикле, и Вика струсила. Это что же, она сейчас сядет на эту страшную штуку и ей придется прикоснуться к Марку? Прижаться к нему?!

– Ну, ты чего? Давай! Надень-ка шлем. Не бойся!

Она робко села, натянула шлем.

– Держись крепче. Да не так! Обними меня.

Марк взял ее руки и сцепил у себя на груди.

– Поехали!

Вика сидела, прижавшись к спине Марка, чувствуя тепло его тела, запах кожи и чистой хлопковой рубашки, под рукой билось его сердце, ветер свистел от скорости – Вика была согласна провести так остаток жизни, так что, когда Шохин затормозил перед музеем, она не сразу очнулась. Марк снял шлем – Вика все сидела, обнимая его.

– Эй, на борту! Ты там что, заснула?

Вика соскочила и, не оборачиваясь, помчалась к входной двери. Марк покачал головой. А Вика после полета на мотоцикле, который и длился-то всего минут десять, чувствовала себя как… как Маргарита на метле – все ей было нипочем! Шохинская Лида выходит замуж, да еще так далеко, в Англию! Марк свободен! Конечно, еще остается Александра, но ею можно пренебречь, все равно она Марка не любит. Внутри себя она слышала громкую музыку – трубы, скрипки и литавры, что-то вроде известной мелодии «Время, вперед!», сопровождающей заставку телевизионного «Времени».

– Вика! Зайди к Александре за ключами, а то мне в архив надо, ладно?

– Хорошо.

Вика вдруг вернулась, сунула ему в руки свой шлем и уставилась в глаза – она была слегка выше, но Марку все равно казалось, что она смотрит на него снизу вверх.