Я все равно тебя дождусь!

– Да-а… – задумчиво произнес Илюшка. – А я люблю смотреть! На разное красивое. На тебя!

Лида засмеялась, а в коридоре рассмеялся Марк, который давно уже прислушивался к их разговору.

– Идите ужинать, философы!

За ужином Лида начала так ужасно зевать, что Марк сказал:

– Давай-ка ты поспи, а мы с Илькой порисуем.

У них была любимая «рисовальная игра»: Марк брал большой лист ватмана, и они с сыном по очереди рисовали фломастерами – каждый продолжал рисунок другого. Кружок, к которому Илька пририсовывал треугольник, а Марк – смешные ножки в ботиночках. Это было немножко похоже на шахматы – они подолгу обдумывали свои «ходы», а иногда просто валяли дурака, хохоча и рисуя, что в голову взбредет. В результате получались вполне сюрреалистические картинки. Лида называла эти графические ужасы «кракозябрами» и прибирала самые выразительные.

– Поспи! Да ну, ни то ни се… Что я ночью-то буду делать?

– Ночью-то? – Глаза у Марка смеялись. – Ну, мы сообразим, чем заняться…

Лида покраснела. Рисуя с Илькой, Марк все время вспоминал, как она смутилась, и улыбался: Артемида! А Илюшка вдруг залез с ногами на диван, где они сидели, обнял Марка за шею и оглушил жарким шепотом:

– Папа! Я тебя так сильно люблю! Прямо до неба!

И ничем особенным они с Артемидой ночью так и не занимались – Лида толком не проснулась, пока Марк разбирал кровать, а сам он заснул, едва голова коснулась подушки: обоих отпустило страшное напряжение последних месяцев, и они просто отключились.

Утром они безбожно проспали, и Марк, отведя Ильку в сад, решил вообще на работу не ходить. Он вернулся домой и долго смотрел, как спит Лида – рука бессильно лежит поверх одеяла, а рот чуть приоткрыт – совсем как у Ильки. Она и во сне вздыхала. Артемида… Марк разделся и влез к ней под одеяло. Лида вздрогнула:

– Ты холодный!

– Прости, я не подумал…

– Чего ты такой холодный? Ты на улицу выходил? – Лида прижалась к нему ближе и обняла, согревая. Она никак не могла проснуться и после каждой фразы словно проваливалась в тягучий сон.

– Я Ильку в сад отвел.

– Какой ты молодец…

Марк целовал ее, улыбаясь: «Такая теплая, сонная, томная… Моя!»

– А мы что, проспали? – Лида, наконец, открыла глаза и зевнула. – Сколько времени?

– Почти десять.

– Сколько?!

– Спокойно! Сегодня пятница, у тебя библиотечный день.

– А, ну да… А ты?! Ты не пошел на работу?

– Не пошел.

– И почему это ты не пошел на работу?

– Потому что я хочу быть с тобой.

– Только сегодня?

– Ну, вообще-то я рассчитываю на всю жизнь!

– Я согласна! – Лида окончательно проснулась и смотрела на Марка с восторженной нежностью. Потом улыбнулась и поцеловала его. – Я так соскучилась. Просто ужасно!

Марк вздохнул:

– Прости меня, родная.

– Не надо…

– Нет, я виноват. Мне надо было крепче держать тебя, не отпускать. А я…

– Марк, перестань. А то я сейчас заплачу. Я тоже виновата. Если бы я не бросила тебя…

И оба подумали одно: может быть, и Вика осталась бы в живых…

– Ну ладно, ладно! Не плачь, не надо!

– Я не буду, не буду. – Лида еще пару раз всхлипнула и спросила, шмыгая носом: – Марк, а там, в Трубеже, что-то произошло? Почему ты… Тебя ведь отпустило, да?

– Да. Не совсем, но… отпустило. Самое интересное, что ничего особенного не произошло. Я даже смог в ее комнату зайти, представляешь? Это ты там все прибрала?

– Ну да. Я подумала, будет лучше, если убрать с глаз Викины вещи.

– Спасибо. Еще сходил на кладбище, потом с Сережкой посидели, выпили немножко, поговорили. Ну, он мне мозги слегка вправил, конечно. Он это умеет. Спросил про тебя: «Наверняка ты, как всегда, отгородился от нее семиметровым забором? Оплакиваешь умершую и доводишь до слез живую?» А ведь так и было. А потом я вспомнил… Знаешь, после смерти отца мама сильно сдала. Она не жаловалась – она никогда ни на что не жаловалась. Но я видел, что ей плохо. Однажды ночью слышу – плачет. Я подошел, а она… «Я хочу к Коленьке! Я не могу! Пусть он меня заберет!» Я так растерялся… Говорю: «Мама, а как же я?» А она не ответила…

– Марк, ну что ты! Она тебя очень любила! Просто она была в этот момент не в себе. Не надо обижаться.

– Да я все понимаю. Но так горько было. А сам… Замучил я тебя, да?

– Нет, нисколько.

– Да, конечно…

– Марк, знаешь, я что подумала? Давай мы еще ребеночка родим, а? Вдруг получится девочка? А если и мальчик, мы все равно обрадуемся, правда?

Глаза у Лиды сияли, и Марк, зажмурившись от подступивших слез, крепко обнял ее. «Господи, почему мне самому не пришло в голову?! Ребенок! Ну конечно!» И этот ребенок, еще даже и не зачатый, вдруг словно материализовался у них в руках – крошечный, теплый, живой, осветивший радостным светом все их будущее. Они любили друг друга, впервые в жизни ощущая, как сливаются воедино оба смысла этого короткого слова, затертого за века, подобно старинной монете, прошедшей через миллионы рук: «люблю» – как состояние души и «люблю» – как физическое действие…