На той же неделе мне в руки попало только что вышедшее в свет биографическое повествование о Джордже и Джой "Великое сафари", написанное Адрианом Хаузом. Адриан упомянул и о том, что Фьюрейя "встретила бессмысленный конец": ее убили до того, как было проведено патологоанатомическое исследование тела Исаака, а два месяца спустя "врач сообщил, что "человек был убит пулей, и мясо его было съедено не львами, а гиеной". Я тут же кинулся к Адриану с расспросами, откуда у него такие сведения. То, что врач лишь через два месяца сообщил о непричастности львов к происшедшему, показалось мне весьма странным.
Адриан обещал еще раз просмотреть свои записи, а позже сообщил мне в письме, что не смог установить точно, откуда взял эту информацию то ли прочитал в газете, то ли получил наряду с прочими сведениями, когда собирал материал в Африке.
Позже я передал всю эту информацию - вместе с другой поступившей к тому времени - в угрозыск. Там я узнал, что врач вернулся к себе на родину в Замбию, поскольку контракт в Ботсване у него закончился.
Патологоанатомическое исследование вообще оказалось самым темным местом следствия. Мало того что оно было проведено после того, как убили моих львов, - в нем отсутствовали точные сведения о причине смерти. Если бы львы умели говорить и могли сказать за себя на суде, им не был бы вынесен смертный приговор.
Начальник угрозыска заверил меня, что по вновь выявленным фактам будет проведено дальнейшее расследование и что, возможно, удастся установить связь с врачом. Но что-то слишком уж медленно вертелись колеса следственной машины. Видимо, если что и делалось, то только для отвода глаз.
Сейчас, когда я пишу эти строки, дело остается открытым. Но я по-прежнему верю - то, что сегодня маскируется за рассуждениями, завтра предстанет в истинном свете.
Работая над этой книгой, я время от времени наведывался в дикие края - поискать следы Рафики и детенышей, удостовериться, что с ними все в порядке. Я больше не искал встречи с нею. Мы были некогда одним прайдом, связанным одной судьбой, - пусть все это останется в прошлом! Ее детенышам исполнилось полтора года - пусть себе охотятся, отдыхают, играют, услаждая мамашу, а я-то им зачем?
Недавно, побывав в очередной раз в этих землях, я задержался у водопоя в тихом месте на самой границе Ботсваны и Зимбабве. После обильных дождей вода поднялась до нормального уровня - разительный контраст с прошлыми засушливыми годами! А вот и впечатавшиеся в мягкую почву следы Рафики и детенышей - они приходили сюда напиться всего несколько часов назад. А чего дожидаются кружащие в небе грифы? Ну, ясно: Рафики только что успешно поохотилась и теперь отдыхает где-нибудь в кустах. Мы не могли видеть друг друга, но я чувствовал, как соприкасаются наши сердца и души.
Стоя один посреди диких, заросших кустарником просторов, я подумал о своих львах, которых не было в живых. Их образы, словно постоянно меняющаяся картинка в калейдоскопе, вставали у меня перед глазами. "Если бы вы теперь были здесь!" - тихо произнес я. Но мои слова слышал только ветерок, обвевавший лицо.
Сейчас я пишу и думаю о Джулии. О ее преданности львам. О той поддержке, что я получал от нее. О той огромной, безмерной любви, которой она щедро одаривала нас всех.
Через некоторое время после того, как мы расстались, она написала: "Гарет избрал жизненный путь, которым я могу только восхищаться. Я надеюсь, что смогу пройти по параллельной с ним тропе, хотя думаю об этом с некоторым волнением. Я боюсь за Гарета, и он, по-видимому, тоже испытывает страх - за тех, кого взялся защищать. Львы - сама суть жизни Гарета, и он стоит лицом к лицу с теми же опасностями, которые грозят его любимцам".
До конца 1994 года, когда моя книга уже была близка к завершению, я еще не раз наведывался в дикие земли. К несчастью, мой друг Альфеус Марупане страдает хронической болезнью, и я часто навещал его в лагере на берегу Лимпопо, где он живет с семьей. Мне было очень тяжело, что я так мало могу сделать для человека, который всегда подставлял свое плечо, когда мне бывало туго. То, что он находит в себе силы и отважно борется за жизнь, как нельзя лучше свидетельствует о сопротивляемости человеческого духа.
А между тем враги - и на диких землях, и за их пределами - не оставляли меня в покое. Недавно я задумался над тем, что ждало бы меня, если бы я благоразумно не подался на юг - завершить книгу, отдохнуть и подлечиться, - а остался бы в лагере. Я несколько раз заезжал туда - лагерь стоял заброшенным и покинутым. Он напоминал обиталище духов - духов моих львов, теней прошлого. Старые палатки трепетали на ветру, выгорали на солнце, мокли под внезапно налетавшими дождями. Как всегда, прилетели птицы-ткачики - здесь они устраивали свои гнезда и выводили птенцов.
В начале года я вывез из лагеря дневники, отчеты, статьи и записи, впоследствии вошедшие в эту книгу. Я также забрал оттуда то немногое, что было у меня ценного.