Я всех их знал. История моих знакомств, серьёзных и не очень

Он всё время экспериментировал. То у него в театре выступал бард Александр Дольский, то целый коллектив пантомимы под управлением Гри Гура. А однажды всю программу ему написал один-единственный автор (тогда это случилось впервые), Александр Хазин. Программа называлась «Волшебники живут рядом». «Партия учит нас, что газы при нагревании расширяются».

Чем не сегодняшняя фраза?

Кстати, от Райкина много осталось слов и словечек. До сих пор всё говорят «авоська». А ведь это слово из райкинской миниатюры.

Он был, конечно же, гениальным актёром. Есть какие-то нюансы, которые мог придумать только он. Была у Райкина когда-то миниатюра про бюрократа. Райкин-бюрократ сидел на лавке, рядом с ним сидел человек, который жаловался Райкину на бюрократов. Райкин сидел в кепке, надвинутой на глаза. Время от времени он приподнимал козырёк кепки, и было понятно, что и там, под кепкой, глаза у Райкина были открыты. Это создавало совершенно невероятный эффект.

Иногда, когда в конце номера не было крепкой репризы, Райкин создавал её своими актёрскими средствами: начинал пыхтеть, издавать какие-то смешные звуки – в общем, накачивать смех. Когда он начинал эти свои действия, мы, профессионалы, понимали – репризы в конце не будет. Но смеха он всё равно добьётся.

В 70-х я уже писал для Хазанова и Петросяна, уже был «Кулинарный техникум», и меня иногда спрашивали: «Почему ты не пишешь Райкину?»

А я его боялся. Он для меня был недосягаемой вершиной, какой-то Эверест эстрады.

Екатерина II когда-то писала, что Пётр I был гениальный правитель.

– Я вот подумаю такой-то указ издать, посмотрю, а он у Петра уже был.

Так же и у нас в юморе – какую тему ни тронь, а у Райкина она уже была сыграна.

А ещё я его боялся, наслушавшись рассказов старших товарищей. Помню, в Ереване на гастролях Жванецкий рассказывал мне:

– Ты не представляешь, что такое Аркадий. Его влияние на людей просто подавляющее. Вот если он мне скажет: «Видишь, директор, иди и ударь его по голове», я пойду… фигурально, конечно.

Розовский рассказывал мне:

– Когда я пытался у Райкина режиссировать, он просто играл со мной. Мы идём, он что-то рассказывает, я, счастливый, расплываюсь в улыбке, смеюсь. А он вдруг серьёзно смотрит на меня, и я чувствую себя идиотом.

«Ничего себе, – думал я. – Такие зубры, а он с ними как с детьми. Я-то тогда просто попаду тут же под его влияние и потеряюсь».

Я помню, как Райкин в фильме «Люди и манекены», как школьника, отчитывал моего приятеля – автора Леонида Натанова – на глазах у всей страны.

И вот однажды у меня дома раздался звонок. Звонил Аркадий Исаакович. Он сказал, что прочитал мой рассказ про флаг и хочет его исполнять.

А рассказ этот был написан в 1972 году. Его много лет нигде не печатали. Он был совсем непроходной. Там обычный человек от хорошего настроения вывесил на балконе красный флаг.

А оказывается, у нас не положено вот так вот просто вывешивать красный флаг.

Я сказал Аркадию Исааковичу, что вряд ли ему позволят его исполнить.

– Если очень верить в то, что делаешь, то обязательно пробьёшь, – сказал он и пригласил меня к себе в гости.

А мы как раз поехали с гастролями в Ленинград. И я пришёл к Райкину домой.

Надо ли говорить, что перед его дверью сердце у меня колотилось так, будто я шёл на первое свидание к любимой девушке.

Однако он со мной очень мило беседовал, я ему что-то из своих монологов показывал. А когда показал какие-то пародии, он сказал:

– Я пародий никогда не делал.

– Делали, – возразил я и напомнил ему его номер ещё из 40-х годов, где он пародировал Чаплина и ковбойские фильмы.

– Ну, это так давно было, – сказал он, но ему, видно, было приятно, что я так знаю его творчество, помню даже то, что он сам забыл.

Он меня спрашивал, а я рассказывал ему о современных авторах. Сказал, что ему больше всего подошёл бы Аркадий Хайт. Он наших современных авторов не знал или делал вид, чтобы узнать от меня побольше.

Мы договорились встретиться в Москве и продолжить разговор. И вот я вхожу в московскую квартиру Райкиных на «Маяковской», а из квартиры выбегают Костя Райкин и Марина Неёлова. Они в этот день были на просмотре в театре «Современник».

Мы с Аркадием Исааковичем опять разговариваем о наших эстрадных делах. Затем Райкин читает мне миниатюру авторов Настроевых про собрание зверей на поляне и предлагает её переписать или дописать, поскольку в таком виде она его не устраивает.

Я говорю, что мне неудобно чью-то миниатюру доделывать.

– Там от Настроевых почти ничего не осталось. Её уже переписывали, – говорит Райкин.

Но я всё равно отказываюсь и снова рекомендую ему Хайта. Сам-то я просто боюсь ему писать, а готового ничего нет, всё уже отдал Хазанову.

Потом Аркадий Исаакович водит меня по квартире и показывает картины. Я делаю вид, что я разбираюсь в живописи, – охаю, ахаю и восторгаюсь.

Подводит он меня к бюсту:

– А как вам это нравится?

Я говорю:

– До чего же хорошо уловил скульптор Костю!

Аркадий Исаакович обиженно говорит:

– Ну что вы, это же я.

Позор! Так осрамиться перед любимым артистом!