Я всемогущий

Минут через двадцать фургон ненадолго остановился, послышались голоса, железный лязг, хлопнула дверь кабины. Потом машина проехала ещё немного — и мою дверь отперли. Я вылез и огляделся.

Окружающая картина удручала. Фургон стоял во дворе, огороженном высокой стеной, рядом с массивными зданиями щербатого тёмно-красного кирпича. Мне не составило большого труда узнать следственный изолятор «Кресты». Я неоднократно проезжал мимо него, даже не задумываясь, что когда-то смогу попасть за страшный кирпичный забор. Всего лишь в паре десятков метров по-прежнему шумела Арсенальная набережная, забитая машинами. Их водители размышляли о чём угодно, только не о том мире, обитателем которого я понемногу становился.

Однако долго стоять и озираться мне не позволили. Недовольные задержкой, конвоиры подтолкнули меня в спину. Я послушно зашагал в нужном направлении.

В сыром приёмном помещении мне пришлось пройти унизительную процедуру полной проверки. Попутно на меня заполнили документы, провели формальный медосмотр, сняли отпечатки пальцев и сфотографировали.

Указания конвоиров звучали чётко и были лишены эмоций. Так же безэмоционально и почти автоматически я им подчинялся. Тянуло на какие-то посторонние мысли философского толка. Я размышлял, что в этом, наверное, и есть суть несвободы — отсутствие у тебя каких-либо реальных альтернатив. Когда ты свободен, перед тобой лежит множество дорог, пускай неравноценных, но ты волен выбирать любую из них. Лишение же свободы приводит к тому, что дорога остаётся только одна — тускло освещённый коридор и вооружённый охранник позади тебя. Внутри я никак не мог поверить, что всё это происходит со мной на самом деле. Казалось, что, как в популярных телевизионных шоу, вот-вот появится ведущий с шариками и скажет: «А ловко мы вас разыграли, Платон Сергеевич?!»

После формальных процедур меня завели в крошечное помещение размером с туалет в малогабаритной квартире. В нём можно было только стоять или сидеть на небольшом каменном выступе около стены. Я с ужасом подумал, что это и есть моя камера.

Шаги охранника удалились. Сбоку в стенку постучались, и кто-то приглушённо спросил:

— Эй, там привели кого?

— Да, привели, — мой голос в каменных стенах прозвучал гулко и незнакомо.

— Я Шура Ржевский, — человек за стенкой был настроен на общение. — А тебя как зовут?

— Платон, — ответил я. — Платон Колпин.

— Колпинский, что ли? Из Колпино?

— Да нет. Фамилия у меня такая.

Человек за стенкой неопределённо хмыкнул и затих.

— Слушай, Шура, — нарушил я молчание, — мы здесь так и будем сидеть? Тут же не повернуться даже.

— Ты первоход, что ли? — В голосе соседа прозвучал интерес. — С воли?

— Ну да.

— И как там сейчас, на воле? — Последнее слово было произнесено с такой тоской, что я содрогнулся.

— Да как… — Я замешкался, не зная, что сказать. — Хорошо. Осень понемногу начинается.

— Осень… А я и лета не видел. Меня в марте забрали.

Сосед немного помолчал, потом вспомнил о моём вопросе:

— Да нет, мы тут временно. Перед распределением. Скоро за нами придут, раскидают по хатам.

— Понятно. А я уж подумал, что здесь и придётся сидеть. А тут вообще как, какие порядки? — Я решил вытянуть из моего собеседника хоть какую-то информацию, потому что положением дел в тюрьмах никогда особенно не интересовался.

— Да нормально, — Шуре было скучно, поэтому от возможности поговорить он не отказался. — Тюрьма не красная, на воровском положении. Народу много, конечно, но это везде так. На централе вор. Общак собирается, больничка и карцер греются. Дороги ходят, поисковые, если надо, запускают, беспредела нет.

Я молчал, пытаясь осмыслить услышанное. Все слова вроде были знакомыми, но что они означали здесь, я не понимал.

— Слушай, Шура, я в этих понятиях пока не разбираюсь. Объясни, а?

За стенкой послышался смех:

— Ничего, разберёшься. Братва научит. Поначалу с тебя спросу особого не будет, не переживай.

Я с тоской подумал, что какое-то время мне действительно придётся учиться выживанию в этом странном мире. Представления о нём у меня были, однако самые мрачные. И хотя в голову лезла сцена из кинофильма «Джентльмены удачи», я подозревал, что реальность будет гораздо более жёсткой.

— Шура, а как себя в камере вести надо?

— Да как, обычно. Главное — косяки не пори. Поговори со смотрящим, он тебе разъяснит всё, что надо.

— Смотрящий — это кто?

— Ну, старший по хате. Он за порядком смотрит.

— Милиционер, что ли?

Шура за стенкой удивился:

— Ты, братан, совсем дремучий? Менты в камерах не сидят. Смотрящий — это арестант, самый авторитетный в хате.

— Понятно, — сказал я. Хотя понятного было немного.

В коридоре послышались шаги, где-то неподалёку загремели двери. Заключённых по одному стали уводить. Вскоре дошла очередь и до меня.