Я всемогущий

Была ещё Катя, которая появлялась в моей жизни редко, но всегда освещала её своим тёплым внутренним светом. Катя относилась к нашим единичным встречам беззаботно, не задаваясь вопросом «зачем?» и не задумываясь о будущем. С ней было легко.

Я потянулся было набрать Катин номер, однако вовремя посмотрел на часы. Катя далеко, время позднее, а завтра — на работу.

Я уже укладывался спать, коря себя за бездарно проведённый вечер, когда меня настиг звонок Солодовникова.

— Платон, ты видел первые результаты? — радостно кричал он в трубку, одновременно пытаясь утихомирить окружающий гам.

— Нет, — ответил я, косясь на выключенный экран телевизора.

— Пока только восточные регионы. Сибирь, Дальний Восток, немного с Урала. У тебя по первым данным пятьдесят семь процентов, у Сидорова — четырнадцать!

— Нормально, — сказал я бесстрастно. — Хотя я надеялся на более высокие результаты.

— Ну а что ты хотел? — Тон Олега стал укоризненным. — Я тебе сколько раз говорил, что надо окучить восток страны. Сидоров не стеснялся ездить по тем краям, вот у него там поддержка и выше, чем в Москве или Питере.

— Давай не будем продолжать этот спор, — примирительно сказал я. — Тем более, что-то изменить мы уже не в силах.

— Ну да, ну да. Ты рад хоть, Платон? Это, конечно, самые первые результаты, только малая часть бюллетеней обработана, всё ещё может поменяться. Но пока ты лидируешь с большим отрывом!

— Конечно, я рад, Олег. Пожелай мне спокойной ночи, я ложусь спать.

Мир был фиолетовым. Мир был мягким и тёплым. Он ласково обволакивал меня со всех сторон и качал, баюкал. Было мирно и счастливо. Хотелось улыбаться.

Я поднёс ладонь к глазам и пошевелил пальцами. Пухлые, неповоротливые младенческие пальчики двигались с трудом. Внезапно, как летний дождь, появилось желание сжать их в кулачок, схватиться за что-нибудь и, прильнув к тёплому и живому, тихо уснуть.

Но я разжал ладонь и, с трудом выставив вперёд указательный палец, нарисовал в окружающей фиолетовости круг. Круг стал оранжевым и ощутимо более горячим, чем всё остальное. И это было хорошо.

Я поводил ладонями — и внизу, глубоко подо мной, вдруг зажурчало голубое. Я наклонился, чтобы посмотреть на это. Сквозь прозрачную голубизну просвечивала прежняя фиолетовость.

Я улыбнулся — и в голубизне засверкали яркие точки. Они прыгали в ней, резвились и скакали. Я смотрел на их веселье и смеялся, а потом двинул плечом — и от голубого отделилось жёлтое. Яркие точки, увидев это, стали слепляться друг с другом — и превратились в разноцветных рыбок, которые, поплавав на границе голубого, отрастили себе ножки и полезли на жёлтое.

Я топнул — и в жёлтое вплёлся зелёный. Ногастые рыбки с радостью накинулись на эту зелень — и стали расти и изменяться. У них появились длинные хвосты, огромные челюсти и уродливые наросты на хребтах. Получившиеся чудовища начали бегать по зелёному и драться друг с другом. И это было не очень хорошо.

Я помотал головой — и чудовища исчезли. По изумрудным полям поскакали лошадки, по салатовым просторам побежали кошечки, по малахитовому бархату полезли обезьянки. Одна из обезьянок подбежала ко мне — и заглянула в глаза. Я улыбнулся ей — и взгляд зверюшки сразу же стал осмысленным. Она достала колокольчик, позвонила мне прямо в ухо, и я проснулся.

Звук был неприятным. Впрочем, когда и кому было приятно просыпаться от трезвона будильника? Было бы хорошо вырасти и запретить будильники вообще. Можно провести исследования — наверняка они очень негативно влияют на психику. В особенности — детскую.

Вставать не хотелось. Но будильник исходил звоном — и нужно было отрываться от объятий тёплого сна и идти в ванную. Включать прохладную воду, умываться с мылом, чистить зубы, потом надевать рубашку и брюки, повязывать непослушный алый галстук, напяливать пиджак — и идти в школу, по темноте, в свете фонарей, по скрипучему на морозе снегу.

Я ткнул кнопку будильника, мечтая унять противный звон, и обнаружил, что звук исходит вовсе не от этого иезуитского механизма. Звонил телефон.

Я взглянул на часы и задохнулся от возмущения. Половина четвёртого утра. До начала первого урока ещё три с лишним часа! Кто не даёт мне спать в такое время?

Телефон стоял на столе около окна и продолжал звонить. Нужно вставать. Старенький диванчик заскрипел, мой толстый рыжий кот поднялся и начал недовольно мяться у меня в ногах, пытаясь устроиться поудобнее.

Я выполз из-под одеяла и подошёл к столу. За окном тускло светились огни спящего города, отражающиеся в скользкой темноте Ангары. Я потянулся к телефону.

— Алло?

В трубке оказался знакомый голос, пьяный от радости. А может быть, и от шампанского.

— Платон, алло? Ты спишь, что ли?! Большая часть бюллетеней обработана, у тебя шестьдесят два процента! Ты понимаешь?! Шестьдесят два! Результаты если и поменяются, то не более чем на два-три пункта. Ты победил, победил уже при любом раскладе!