Я, Всеслав

Толпа ворочалась шерстистым бегемотом, вздыхала, задымливала папироски, вежливо и негромко матюгалась дозволенными в присутствии дам и рейнджеров словами. Досмотреть восемьсот человек и просветить багаж – не шутка и дело, само собой, долгое. Вот и начинается:

– С коробками – сюда! Сюда, направо, кому сказано! Да не на ваше право, а на моё право, понимать надо!

Глотки сканеров жадно заглатывали коробки, тюки и баулы, транспортёры выплёвывали их уже за турникетами, народ толкался, отдавливал друг другу ноги и ширял локтями по рёбрам. Толпа гудела и медленно перетекала, словно полуостывшая лава.

Соня, Машка и ребята со своими самопальными рюкзаками благоразумно не лезли вперёд – важно пройти в конце, когда и городовые подустанут, и негры девчонок нащупаются.

Соню несло к турникету, а в ушах стояло истошное мяуканье Гоши, с отвагой свирепого камикадзе бросавшегося ей в ноги, когда они уже стояли на пороге. Кот отчаянно не хотел, чтобы она уходила. И, когда дверь захлопнулась, жуткий плач бедняги слышно было даже в лифте.

Стало очень страшно.

Из всей троицы Соня в подполье дольше всех – полных три года, с самого начала сопротивления. Вроде бы должна командовать, но получается у неё это только в бою; от лейтенантского звания Соня упрямо отказывалась, а её команда – Машка и парни – только их и признавали. Вот и получалось, что они в подполье – год от силы, в обычной жизни выходило, что чуть ли не они командовали Соней, а не наоборот. Однако сейчас рейнджеров на контроле, коим тут находиться никак не полагалось, заметили все – и разом уставились на неё. Смотрят, ждут, что она скажет.

Лежи у них в рюкзаках оружие, выход был бы один – хлопнуть себя по лбу, изобразить страшную забывчивость и как можно скорее, пока ещё есть возможность, выбираться из плотной толпы.

Но сейчас всё в порядке. Они – чистые, придраться невозможно… только отчего ж так ёкает сердце?

– Держитесь за мной, – одними губами сказала Соня. Сдёрнула бейсболку, поправила выгоревшие за лето волосы. И – ага! – наткнулась на мокрый и жадный рейнджерский взгляд.

О-хо-хо… до чего ж достали этими своими взглядами… козлы. Ничего не поделаешь: во-первых, негры эти всегда уважали блондинок, и, во-вторых, Сонина внешность – её лучшее оружие. Никому и в голову прийти не может, что худенькая, невысокая, едва метр шестьдесят, девчонка с вечно потупленным взором, оказывается, носит при себе «узи» с полным боекомплектом, по ночам, случается, палит в патрульные «Брэдли» и «Хаммеры» из величайшего сокровища её ячейки – облупленного старого «РПГ» (их собственного, не учтённого в штабе) или деловито всаживает пулю в лоб очередному коллаборационисту прямо в его кабинете.

Соня-Смерть, как зовут её в питерском подполье.

Костик и Мишаня – типичные хиппаны. Тощие, в вечных своих банданах, латаных джинсах и поношенных кроссовках. Длинные волосы у обоих собраны в девчоночьи «конские хвосты»; предплечья разукрашены татуировками, в ушах по три серьги. Ныне больше всего подозрений вызывают как раз те, кто ничем не выделяется…

Машка – полная им противоположность. Она толстая, носит очки, а вдобавок ещё и стрижена под ноль. Экстраваганц. На серьёзные дела «большое подполье» берёт её редко – только когда надо обеспечить огневое прикрытие с дальней дистанции. Соня не знает, где Машка так выучилась стрелять, но, дай ей в руки самую разболтанную, самую расхлябанную «драгунку» или «калаш» или даже штатовскую «ар-пятнадцать» – через пару-тройку минут Машка положит в яблочко девять пуль из десяти – с предельной дистанции, когда и саму мишень-то едва видать. А ещё очкарик!

Досмотр шёл скучно. На пестовском поезде ездят благонамеренные фермеры, давно со всем смирившиеся, дозволенное им в обмен на продовольственные поставки тем же рейнджерам для обороны от дезертиров и инсургентов гладкоствольное охотничье оружие с собой не таскают. А неподакцизный самогон даже негры-десантники за нарушение не считают. Говорят, очень они в 82-й его уважают. Ну прямо как у Ильфа и Петрова.

– Уснула, красавица? Документы! – рявкнули у неё над самым ухом.

Не заметила, как и до контроля добрались.

С видом послушной пай-девочки Соня протянула усталому городовому документ – пластиковую карточку с двумя цветными фото – фас и в профиль, личным номером, фамилией, именем, отчеством – по-русски и латиницей; на обороте магнитная полоска со всеми остальными данными, включая отпечатки пальцев. Мишаня хвастался, что его знакомые хакеры якобы с полупинка ломали всю эту красоту, записывая поверх всё, что угодно, в лучших традициях классического киберпанка, но пока что всё это оставалось только рассказами.

Городовой сунул карточку в сканер.

– Руки клади, – в тысячный, наверное, за сегодня раз приказал он.

Разве ж мы можем не слушаться, дяденька? Мы девочки хорошие, университетские, послушные, ни в чем предосудительном не замешаны, члены, во время «установления международного контроля» проявили лояльность, досье у нас чистенькое-пречистенькое…

Как наутро простыня у новобрачной. Нынешней, конечно.