Я, Всеслав

Мишаня поднёс карту-километровку. На ней чёрный росчерк железной дороги пролёг от Теребутенца дальше, через Киприю к Анциферову.

– Мы сейчас вот здесь, – Соня уверенно ткнула пальцем в карту. Откуда взялась эта уверенность, она и сама не знала. – Остановка «184-й километр». Большая дорога. Переезд. Пять километров по рельсам до Киприи.

– Пять кэмэ! А на фига ж тогда мы тут вылезли? – спросил Костик.

Надо было срочно ответить.

– Потому что неладно дело. Во-первых, в поезде рейнджеры вместо обычных конвойных, – Соня вдохновенно импровизировала. – Во-вторых, проводник, само собой, сдал списки, кто куда едет, потому что мы у них в базе данных, слишком много народу знает про то, что мы – до Киприи. В-третьих… потому что… потому что амер, когда шмонал, уж очень нехорошо на меня смотрел потом. Вот я и решила… себя поберечь надо. Пока они разберутся, где мы сошли да зачем! А до Осташёва… – она вновь взглянула на карту, – здесь не так и далеко. Отсюда километров двадцать, если по дорогам, считая со всеми извивами. Вот смотри – на ту сторону, по этой дороге, между озёрами, Сивериком и Долгушей, и потом прямо, через Сивцево, Бакшиху, Михеевку – до Мошичина. А там дорога в Осташёво сворачивает. Крюк, конечно, изрядный… зато от хвоста избавились.

– А он был, хвост-то? – хмыкнула Машка. Перспектива тащиться двадцать километров по нехоженым лесным дорогам, где когда-то лесовозы тягали спиленные стволы, её явно не радовала.

– Командир сказала, что мог быть, – значит, мог быть, – отрезал Мишаня. – Болтаешь ты, Маха, много.

– Много… это кто измерял, сколько много, а сколько нет? – немедля ощетинилась лучший снайпер Сониной команды. – Нас вообще не спрашивали, зачем сюда тащиться нужно…

– Командир сказала, – упрямо повторил Мишаня, нагибая голову. Машка скорчила гримасу и отвернулась.

– А как же оружие? – всполошился Костик. – Командир, мы ж на Киприи сговаривались?

– Сговаривались, – вздохнула Соня. Она сама понимала, что стволы им сегодня не помогут, но… Тогда только одно – по рельсам петушком, на одиннадцатом номере.

Костик кивнул, поправил лямки рюкзака на плечах.

– Веди, Соня, – просто сказал он.

…Топать вдоль железки далеко не так просто. Прыгать по шпалам легко и весело только в детских книжках, а тащить на себе немалый рюкзак – совсем другое. Тропы у полотна не оказалось, заросли подступили к самой насыпи – видно, инструкция о расчистке «расположенных слишком близко зелёных насаждений в целях борьбы с диверсионно-террористической деятельностью» до этих всеми забытых мест пока ещё не дошла.

Волей-неволей пришлось брести по насыпи, почти на виду – если бы здесь нашлось кому смотреть. По обе стороны полотна раскинулся лес, вернее, чернолесье, как его называли здешние, – густые, почти непролазные заросли, где смешалась ель с берёзой, сосной и ольхой, и всё это перевито кустарником; нет в чернолесье троп, кроме звериных, впрочем, людям и ходить туда почти незачем – ни грибов, ни ягод. Здесь, конечно, никаких дозорных и караульных: никакой оккупационной армии не хватит расставить всюду часовых. Амеры и их союзники-европейцы жмутся поближе к городам, станциям, на худой конец – разъездам; как ни мала забытая всеми станция Киприя, а патруля там ожидать следует. Или внутренники, или украинские сечевики-западенцы, разом вспомнившие недоброй памяти дивизию «Галичина»…

Ёж, конечно, уже там. Ждёт. Не может не ждать, никогда ещё не случалось, чтобы он не явился на рандеву. Будут ребятам их игрушки, а потом…

Об этом Соня даже боялась задумываться.

Миновали мост – по счастью, неохраняемый, покосившаяся фанерная будка стояла пустой, небрежно вбитые колья с намотанной «колючкой» покосились, распахнутая дверь поскрипывала на ночном ветру. Машка примерилась было запустить в стекло будки щебнем, Костик в последний момент схватил её за руку.

– Совсем шумашошла. На фига шуметь?

Машка скривилась и, отводя душу, запулила каменюкой в кусты.

– Теперь легче стало? – осведомился Мишаня.

– Хватит, – остановила Соня грозившую вот-вот разгореться пикировку.

Пять километров шли долго, почти полтора часа, не забывая об осторожности. Перед самой Киприей местность слегка повышалась, рельсы убегали во тьму, на отполированной поверхности метался отблеск Мишаниного фонаря.

Вот замаячил вдалеке зелёный огонёк светофора; вот и стрелки; а вот и ещё одна будка внутренников, правда, на сей раз покапитальнее. Кто-то не поленился притащить сюда шесть бетонных «хренулин», как выразилась Машка, уложив их на манер бруствера с амбразурами, нехорошо смотрящими на убегавшие к Теребутенцу рельсы.

Само собой, никто не выперся туда в полный рост и с рюкзаком на плечах, хотя рисковая Машка предлагала именно это. Мол, простые туристы, не так сошли по неопытности, пешком пришлось топать…

Конечно, всеми забытая станция – это не Пулково, не база амеров или внутренников. Соня заблаговременно погасила фонарь, скинула рюкзак.

– Ждите здесь.

Ребята только кивнули.