Я, Всеслав

– Немного у меня гостей бывает, – с натугой проговорил он. – А ещё меньше тех, кто задаёт мне такие вопросы.

– Ну вот я задала. – Кажется, это получается уж слишком умоляюще?

Всеслав молчал, пристально глядя на Соню. В глазах хозяина застыло странное выражение – сместь тревоги, надежды и ещё чего-то, чему питерская гостья не могла подобрать определения, но лучше всего, наверное, подошло бы слово «облегчение».

Словно Всеслав дождался того, кого и сам уже давным-давно не чаял увидеть. Правда, Соня не могла понять – к добру ли такое для здешнего хозяина или нет.

– Ежели всё так, как ты говоришь, – в полной тишине наконец проронил Всеслав, – то сама понимаешь, не могу я просто так тебе ответить, Соня.

– А что? Что мне сделать?! – вырвалось у неё, руки сами собой прижались к груди.

– Ну… хотя бы расскажи, как тебе такое вообще в голову пришло, верно?

– Как в голову пришло… – Соня потёрла виски, наливавшиеся тупой свинцовой болью. – Я вам расскажу, Всеслав Брячеславич. Знаете, как в детективе: «Я буду рассказывать, а вы поправьте меня, мисс Лора Лайонс, если я где-то ошибусь».

Наверное, впервые в жизни Соня-Смерть, командир боевой группы, за которой числилось немало «нейтрализованных целей», словно классическая гимназистка, героиня слезливых романов Чарской, не знала куда девать руки. С силой сцепила, выгнула пальцы, чуть не выворачивая фаланги из суставов.

– Расскажи. А я послушаю, – с прежним странным выражением проговорил Всеслав.

Соня ощутила гулкую, звенящую пустоту внутри. Почему так всегда бывает, что нужные слова исчезают, разбегаются прочь, как Белые Кролики от Алисы, бросаются прочь по бесконечной норе?..

– Я давно чувствовала… – начала она. Нет, не то, совсем не то! – Искала… Сама не знаю чего. Веры… знания… истины… Но – не то всё, как есть не то! Пустота. Обёртка красивая, а внутри… ну, как с новодельными храмами. По паспорту я православная, как и положено, только на самом-то деле… Я с попами всё больше пулями разговаривала или зажигалками.

– Соглашатели которые, – отчего-то счёл нужным вставить Костик.

Всеслав усмехнулся.

– Я, отрок, слуг Белого Христа люблю не больше твоего. Но давай уж не перебивать твоего командира.

Костик покраснел, поспешно закивал и умолк.

– Не получалось у меня с православием. Никогда не получалось, – продолжала Соня, метнув на Костика выразительный взгляд. – Один раз – я еще соплячкой была, лет двенадцать, не больше – зашла во храм, в Спасо-Преображенский собор, что в Питере; и только через порог – верите ли – все свечи как ветром задуло!

Всеслав беспокойно шевельнулся – видимо, не хотел и не считал нужным скрывать свои чувства.

– Бывает, – кашлянул он, – задувает свечи, когда заходишь в дом Белого Христа. И бывает, что за этим – тот, кого изгнали.

Соня осеклась.

– Постойте, Всеслав Брячеславич… Вы Сатану имеете в виду, что ли? Но ведь…

– Хочешь сказать, что их нет, ни Христа, ни его вечного противника? – взгляд Всеслава приковывал. – Скажем и об этом. Только сперва повесть-то докончи!

– Докончу… – Соня немилосердно терзала собственные пальцы. – И вот… тогда-то… ну, словом, когда совсем уже некуда деться стало… – Она ненавидела себя в эти моменты. Торопилась, сбивалась, лепетала, словно по уши влюблённая старшеклассница на первом свидании. И боялась, смертельно боялась, что хозяин не поверит. – Когда создавалось подполье… много всякого-разного было. Знаете, общества там тайные, красивые названия, страшные клятвы… молодые были, глупые…

– А многие так молодыми навсегда и остались, – сумрачно проронил Всеслав. – Знаю, чем они кончили, через смелость свою отчаянную да бесшабашность…

– Да… почти никого и не осталось, – Соня смогла наконец отвернуться. Неожиданно стало легче. Слова полились сами собой:

– И вот… Мальчишки Иванова начитались, «Руси изначальной», помните – там дружина Чёрного Перуна была… воинское братство, что превыше кровного родства… И говорят: давайте так и назовёмся… а я возьми да скажи: если уж дружина Чёрного Перуна, так надо по всем правилам… знак под мышкой калёным железом выжечь… А они мне – да ты что, девчонка, чего нас подначиваешь, сама небось красоту портить не захочешь, да и боли испугаешься… А я говорю: сами вы первее меня испугаетесь, женщины вообще выносливее, нас природа рожать предназначила и боль терпеть… Ну и… горячие головы, завелись, в самом деле железную метку сделали, был у нас тогда кузнец один настоящий… Стоим мы так, стоим, и я вижу – трусят все. А когда железо рдеющее к тебе эдак подносят… страшно ведь, ой как страшно. В общем… меня словно как подхватило что-то, подхватило да повело, я как заору: тру́сы вы все, давайте, с меня начинайте! Руку так подняла – и сама на метку… Колька-кузнец с перепугу чуть концы не отдал, прут железный едва удержал…

* * *