Я вспоминаю...

Тем временем я терял друзей. Каждый раз, когда я говорил «нет», у меня становилось на одного друга меньше. Подобная закономерность не нарушалась ни разу. Я не очень переживал: это было чем-то вроде проверки. Другое дело — Джульетта. Она была в бешенстве. Это было действительно ужасно. Но я не мог снимать то, что мне не нравилось. Я чувствовал ответственность за деньги продюсеров и не хотел их потерять. Они выбрали не самого лучшего игрока, чтобы увеличить свои капиталы.

Словом, как пришло — так и ушло. Риццоли был разочарован, потому что я не нашел сценарий, в который стоило бы вложить деньги. А когда я принял предложение стать режиссером одной из четырех новелл в фильме «Боккаччо-70», продюсером которого был Карло Понти, Риццоли счел это предательством. Правда, он стал сопродюсером, однако потерял веру в то, что я могу делать что-то кроме собственных фильмов. Думаю, он уже не верил, что я могу быть продюсером даже своих картин. Офис закрыли, не скрою, я был разочарован, но в глубине души почувствовал облегчение, хотя никому, даже Джульетте, об этом не говорил.

Теперь я мог сосредоточиться на том, что мне действительно хотелось делать. В голове уже зарождался фильм «8 1/2».

Джульетта не могла понять, почему я не выделил деньги на фильм о Матери Кабрини прежде, чем «потерял» компанию «Федериц». Я не хотел снимать фильм на эту тему и знал, что подобный проект никто не сочтет коммерческим, как бы я его ни защищал. Я пытался ее в этом убедить, но мои аргументы звучали недостаточно убедительно. Нам оставалось только прийти к взаимному согласию и договориться — не говорить больше на эту тему, тем более что моя роль продюсера на неопределенный срок закончилась, но Джульетта иногда забывала об уговоре.

Таким образом, «Сладкая жизнь» подарила мне, как я считал, великолепный шанс, о котором можно только мечтать. Как будто мне разрешили загадать три желания, хотя все они сводились к одному: иметь возможность работать, не тратить время на выклянчивание денег и самому решать, как и что снимать. Помогать другим режиссерам, влиять на итальянское кино и делать это не в ущерб своим творческим планам означало хотеть невозможного.

Все кончилось хуже некуда.

Я потерял друзей. Потерял время. За эти месяцы я мог снять целый фильм. «Федериц» осложнил мою семейную жизнь. По вечерам — вкуснейшие спагетти Джульетты и разговоры о Матери Кабрини. Это вредило пищеварению.

Если человек стремится быть так называемым творцом, ему надо уметь проталкивать собственные проекты, но творческая личность и хороший бизнесмен редко совмещаются в одном человеке. Бизнесмену нужны деньги не только на еду, они нужны ему в количестве, значительно превосходящем его потребности. Художнику же больше всего нужно одобрение.

Я всегда думал, что хотел бы все совмещать, но участие в компании «Федериц» показало, что миссия продюсера — не то, что я хочу: мне нужна только художественная независимость.

Когда Карло Понти предложил мне стать режиссером одной из новелл своего фильма, в создании которого принимали Участие Росселлини, Антониони, Витторио де Сика, Лукино Висконти, Марио Моничелли, это было большим искушением: я мог вернуться к тому, что было делом моей жизни. Поэтому я согласился. Тема фильма- отношение каждого кинорежиссера к давлению цензуры. Я еще не оправился от одной публикации в иезуитской прессе, где меня предлагали упечь в тюрьму за «Сладкую жизнь».

Фильм «Боккаччо-70» вышел на экраны в 1961 году и не имел заметного сходства с «Декамероном». В своем сюжете я исследовал влияние нашего религиозного воспитания, а также некоторых других факторов на судьбу забитого маленького человека. Доктор Антонио даже самому себе не признается в страсти, которую испытывает к женщине, ее играет Анита Экберг, скрывая ее под броней фарисейского неприятия ее яркой эротичности. И не только Церковь причина такого отношения. Он сражен наповал огромными желанными грудями, которые выглядят просто колоссальными на громадном щите, рекламирующем молоко. На самом деле она — воплощение его преувеличенного представления о женской сексуальности, хотя застарелые комплексы мешают ему получать удовольствие, глядя на нее. Он изуродован крайностями религиозного мышления.

Когда ему кажется, что портрет на щите оживает и начинает его домогаться, он инстинктивно защищается, протыкая копьем правую грудь красавицы. Сделав это, он убивает в себе все, кроме болезненно подавленного либидо, которое вопиет: «Анита!» Теперь он должен жить без нее, и это становится для него величайшим наказанием, ибо желание он не убил.

В этом кратком сюжете я стремился показать, как подавленные инстинкты человека могут вырваться на свободу и обрести форму огромной эротической фантазии, которая, ожив, отнимает у него разум и в конце концов губит. Здесь, как и в «Сладкой жизни», Анита сознает свою сексуальность, наслаждается ею, понимая, что ее вины тут нет и обвинять ее не в чем — символически, я имею в виду.