Я за тебя умру

Косгроув Харден потребовал, чтобы мы взяли по экземпляру «Аристократии иного мира» и обсудили написанное. Его дядя сказал, что от вида книги его стошнит. Талия предложила всем вместе поехать в Калифорнию и решить вопрос там.

Я раздал четыре экземпляра. Доктор Харден закрыл глаза и застонал. Талия раскрыла книгу на заднем форзаце и стала рисовать райские бунгало с молодой женой, стоящей в дверях. Младший Харден возбужденно искал страницу 226.

— Ну вот оно! — крикнул он. — Напротив «фотографии Косгроува Хардена с маленькой родинкой над левым глазом перед тем, как он отплыл за океан», читаем следующее: «Эта родинка всегда огорчала Косгроува. Ему казалось, что все тела должны быть совершенны, и этот изъян силой природы должен быть убран». Хм, у меня нет родинки.

Доктор Харден согласился.

— Возможно, это дефект негатива.

— Святые угодники! Если бы на негатив не попала моя левая нога, я бы тосковал по ней всю книгу — и мне ее прицепили бы в главе двадцать девятой.

— Послушайте! — вмешался я. — Нельзя ли нам достичь какого-то компромисса? Никто не знает, что вы в городе. Нельзя ли…

Молодой Харден сердито уставился на меня.

— Я еще не начал. Я еще не дошел до охлаждения Талии ко мне.

— Охлаждения! — возмутился доктор Харден. — Да я вообще не уделил ей внимания. Она меня не переносит. Она…

Косгроув едко рассмеялся.

— Ты себе льстишь. Я что же — ревную к твоим седым бакенбардам? Я говорю об ее охлаждении ко мне из-за этих описаний меня в книжонке.

Талия взволнованно наклонилась к нам.

— Мое чувство к тебе никогда не остывало, Косгроув, — никогда.

— Брось, Талия, — несколько сварливо возразил Косгроув. — Не могло не остыть. Да вот же на двести двадцать третьей странице. Как можно любить мужчину в развевающемся исподнем? Прозрачном при этом.

— Я горевала, Косгроув. То есть горевала бы, если бы поверила, но я не поверила.

— И не охладела? — В его тоне слышалось разочарование.

— Нет, Косгроув.

— Так, — с досадой сказал он. — Как политик я погублен — то есть, если бы захотел пойти в политику, я никогда не стану президентом. Я даже не призрак демократический. Я медиумический парвеню.

С видом глубочайшего уныния доктор Харден зарылся лицом в ладони.

Я в отчаянии бросился объяснять и заговорил так громко, что Косгроув умолк и стал слушать.

— Если согласитесь уехать на десять лет, я гарантирую вам десять тысяч в год^{14}!

Талия захлопала в ладоши, и Косгроув, взглянув на нее искоса, впервые проявил подобие интереса.

— А когда закончатся десять лет?

— А-а, — оптимистически ответил я, — доктор Харден может… он может…

— Договаривайте, — мрачно подхватил доктор. — Могу умереть. Искренне на это надеюсь.

— …и вы сможете вернуться уже под своим именем, — бездушно продолжал я. — А мы откажемся от повторных изданий книги.

— Хм. А если он за десять лет не умрет? — подозрительно осведомился племянник.

— Нет, я умру, — поспешил уверить его доктор. — Пусть это тебя не беспокоит.

— Откуда ты знаешь, что умрешь?

— Откуда люди знают, что умрут? Это в природе человека.

Косгроув посмотрел на него кисло.

— Юмор в этом обсуждении неуместен. Если ты честно даешь согласие умереть, без всяких мысленных оговорок…

Доктор мрачно кивнул.

— Это будет несложно. С деньгами, которые у меня остались, я за это время умру с голоду.

— Это меня устроит. Только, ради бога, сам озаботься похоронами. Не лежи здесь в доме мертвым, не жди, что я приеду этим заниматься.

Доктор как будто немного обиделся, но до сих пор молчавшая Талия тут вдруг насторожилась:

— Вы ничего там не слышите?

Я-то уже слышал — то есть краем уха улавливал какой-то ропот; ропот потихоньку усиливался, мешаясь со звуком множества шагов.

— Слышу, — сказал я, — странно…

Я не договорил: ропот перерос в скандирование, дверь распахнулась, и в комнату влетела служанка с выпученными глазами.

— Доктор Харден! Доктор Харден! — в ужасе закричала она. — Там толпа, миллион человек, идут по дороге к дому. Будут на веранде через…

Усилившийся шум свидетельствовал, что они уже там. Я вскочил.

— Спрячьте племянника! — крикнул я.

Тряся бородой, с расширенными слезящимися глазами доктор Харден слабой рукой схватил племянника за локоть.

— Что такое? — спросил он дрожащим голосом.

— Не знаю. Ведите его немедленно на чердак, засыпьте листьями, спрячьте под кровать.

С этими словами я вышел, оставив всех троих в панике и недоумении. Я выбежал через холл на веранду — и, надо сказать, вовремя.

Веранда была полна народу — молодые люди в клетчатых костюмах и мягких шляпах, старики в котелках, с обтрепанными манжетами, они теснились, толкались, каждый делал мне знаки и звал меня, стараясь перекричать остальных. Единственное, что их роднило — карандаш в правой руке и блокнот в левой — зловеще открытый блокнот, девственно чистый.