Я за тебя умру

За ними на лужайке — толпа побольше: мясники и булочники в фартуках, толстые женщины со скрещенными на груди руками, тощие женщины с грязными детьми на руках, горластые мальчики, лающие собаки, жуткие девочки — эти подпрыгивали, вопили и хлопали в ладоши. За ними во внешнем кольце окружения — городские старики, беззубые, мутноглазые, щекотали бородами набалдашники своих тростей. За ними закатное солнце лило кровавый страшный свет на триста колышущихся плеч.

Толпа встретила меня гвалтом, вслед за этим наступила тишина, затишье, полное глубокого значения. Затишье разродилось десятком голосов. Мужчины с записными книжками в шеренге передо мной:

— Дженкинс, «Толидо блейд»^{15}!

— Харлан, «Цинциннати ньюз»!

— Макгрудер, «Дейтон таймс»!

— Кори, «Зензевилл рипабликан»!

— Джордан, «Кливленд плейн дилер»!

— Кармайкл, «Колумбус ньюз»!

— Мартин, «Лайма геральд»!

— Райан, «Акрон уорлд»!

Это была фантасмагория — словно взбесилась какая-то карта Огайо, перепутались мили, города устроили чехарду. В голове у меня помутилось.

И снова наступила тишина. Я заметил какое-то волнение в середине толпы — вроде волны или водоворотика в гуще или полоски прилегшей пшеницы под порывом ветра.

— Что вам надо? — крикнул я загробным голосом.

И полтысячи глоток откликнулись хором:

— Где Косгроув Харден!

Все открылось! Вокруг меня роились репортеры — просили, угрожали, требовали.

— …ловко скрывали… никакой утечки… прибыльная затея… он даст нам интервью?.. позовите старого мошенника…

Затем этот странный водоворотик в толпе достиг веранды и улегся. Из гущи народа энергично выпростался высокий молодой человек с соломенными волосами и худыми ногами-ходулями, и десятки услужливых рук подтолкнули его ко мне. Он поднялся на веранду — поднялся по ступенькам…

— Кто вы? — крикнул я.

— Звать Элберт Уилкинс, — сипло ответил он. — Это я рассказал.

Он сделал паузу и приосанился. Это был миг его славы. Он был бессмертным посланцем богов.

— Я узнал его в первый же день, как он приехал. Понимаете… понимаете…

Мы все подались к нему.

— У меня его расписка на три доллара восемьдесят центов. Проиграл мне в покер — пусть отдаст деньги!

Я издатель. Я издаю любые книги. Я ищу книгу, которая разойдется в пятистах тысячах экземпляров^{16}. Сегодня мода на медиумические. Я лично предпочел бы что-то ярко материалистическое из жизни фешенебельных клубов и мрачных женщин-апашей… или что-нибудь о любви. Любовь — это верное дело, для любви требуется живой.

«Кошмар», как говорится в сопроводительной записке Гарольда Обера, «история, безусловно, весьма неправдоподобная, но хорошо рассказанная». Действие этой фантазии разворачивается в психиатрической клинике; здесь есть и родственные связи (несколько братьев проходят лечение вместе, а среди врачей имеются отец и дочь), и обычный сюжет о том, как молодой человек находит себе девушку.

К 1932 году Фицджеральд уже прекрасно знал, как устроены даже самые элитные и прогрессивные частные клиники для душевнобольных. Впервые Зельду госпитализировали в 1930-м в Европе, а с февраля по июнь 1932-го она была пациенткой в клинике Фиппса в Балтиморе. В основе «Кошмара» лежит вопрос, кто «нормален», а кто нет — как определить, что человек находится в здравом рассудке, и сколь многое зависит от того, кто это определяет. Конечно, рассказывая, как психически здоровый герой спасается от криводушных злодеев и находит свое счастье, Фицджеральд воплощал на бумаге и свои тайные желания.

«Кошмар» отвергли «Колледж хьюмор», «Космополитен», «Редбук» и «Сатердей ивнинг пост» — все эти журналы печатали сочинения Фицджеральда регулярно и с большой охотой. Сами их отказы придают этой новелле дополнительный интерес: в 1932 году поклонники Фицджеральда ждали от своего любимца совсем другого, что соответственно влияло на мнение редакторов. Времена были довольно мрачные, и от Фицджеральда хотели таких рассказов, где не было бы недостатка в деньгах и лунном свете. Деньги и впрямь важны для развития сюжета: братья располагают немалым состоянием, которым хочет завладеть один из руководителей клиники, но описания больных и ухода за ними не прельстили редакторов, желающих видеть в Фицджеральде лишь поставщика остроумных историй о соблазнительных юных героинях. В апреле 1932 года он грустно, но покорно писал Оберу: «Кошмар» никогда, никогда не принесет денег — хоть в грустную пору, хоть в счастливую». В июне 1936 года Фицджеральд сообщил, что этот рассказ еще при нем, но он «ободрал его как липку», перенеся оттуда в роман «Ночь нежна» почти все лучшие фразы и выражения. Машинописный экземпляр рассказа с карандашными поправками автора оставался в семейном владении до 15 июня 2012 года, когда был продан в Нью-Йорке на аукционе «Сотбис».

Кошмар ( Фантазия в черных тонах ) ( перевод В. Голышева )

I