Я за тебя умру

— Может, все это вздор. Но одна девушка разбилась на аэроплане и оставила записку, а еще одна…

— Две или три, — вставил Шварц. — История была громкая.

Атланта поразмыслила.

— Убить из-за любви мужчину — это я еще кое-как могу представить, но прикончить себя саму? Ни за что!

После ужина они с Роджером Кларком пошли прогуляться по набережной озера, мимо лавчонок, где торговали разными пустяками, поделками местных ткачей и резчиков по дереву, а в витринах лежали полудрагоценные камни с Дымчатых гор^{65}, — и, дойдя до почтовой конторы в конце, остановились полюбоваться озером, горами и небом. Зрелище было на пике своего великолепия — буки, сосны, ели и пихты превратились в единый огромный отражатель изменчивого света. Озеро было словно девушка, взволнованная и залившаяся румянцем перед мужественной статью хребта Блу-Ридж^{66}. Кларк поглядел туда, где в полумиле от них высился Чимни-Рок.

— Завтра утром как следует поснимаю его с аэроплана. Буду летать над этим столбом, пока у него голова не закружится. Так что надень-ка свой костюм первопроходца и давай наверх — может, какие-нибудь случайные кадры потом пригодятся.

Это можно было считать приказом, ибо по-настоящему их экспедицией руководил Роджер; Праут возглавлял ее лишь номинально. Роджер овладел своим ремеслом в восемнадцать лет, когда был аэрофотографом во Франции, и вот уже четыре года не имел себе равных во всем Голливуде.

Атланте он нравился больше остальных мужчин, которых она знала. И именно это она сообщила ему через несколько минут, когда он спросил у нее кое-что тихим голосом — тот же самый вопрос он задавал ей и раньше.

— Но не настолько, чтобы за меня выйти, — грустно сказал он. — А я ведь старею, Атланта.

— Тебе всего тридцать шесть.

— Это уже немало. И никаких перспектив?

— Не знаю. Я всегда думала… — Она обернулась к нему в вечернем сиянии: — Ты не поймешь, Роджер, но я работала изо всех сил… и всегда думала, что сначала неплохо бы пожить в свое удовольствие.

Помолчав, он ответил без улыбки:

— Это первый и единственный ужасный лозунг, который я от тебя слышал.

— Прости, Роджер…

Но на его лицо уже вернулась привычная жизнерадостность.

— Вот идет мистер Деланнукс, явно уставший от самого себя. Давай подойдем к нему и проверим, сумеет ли он тебя покорить.

Атланта поморщилась.

— Терпеть не могу профессиональных сердцеедов.

Но, словно в отместку за ее недавнее заявление, Роджер обратился к новоприбывшему, попросив у него огоньку. Через несколько минут все трое уже шагали по набережной в сторону гостиницы.

— Я не мог вас раскусить, — сказал Деланнукс. — На отдыхающих ваша компания не похожа.

— А мы приняли вас за Диллинджера^{67}, — откликнулась Атланта. — Или кто там сейчас вместо него.

— Вообще-то я и вправду скрываюсь. Вы когда-нибудь пробовали? Это невыносимо! Я начинаю понимать, отчего они сами не выдерживают и сдаются.

— Вы преступник?

— Не знаю, да и выяснять не хочу. Меня обвиняют по гражданскому делу, и пока мне не вручат повестку, я чист. Некоторое время я прятался в больнице, но так поправил здоровье, что меня оттуда выставили. А теперь расскажите мне, зачем вам фотографировать эту скалу.

— Пожалуйста, — ответил Роджер. — В фильме Атланта играет роль матери-орлицы, которая ищет место для гнезда…

— Хватит валять дурака! — Потом она обратилась к Деланнуксу: — Это картина о первопроходцах… о войнах с индейцами. Героиня подает с утеса сигналы, ну и так далее.

— И долго вы здесь пробудете?

— Спасибо за напоминание, — сказал Роджер. — Я пойду. Мне уже давно пора чинить сломанную камеру. Ты остаешься, Атланта?

— Думаешь загнать меня под крышу, в такой-то вечер?

— Что ж, вы с Праутом должны быть наверху в восемь утра — и лучше не пытайся залезть туда на одном дыхании.

Она и Деланнукс присели на краешек зачаленного плота и стали любоваться закатом, сложенным из темнеющих розовых кусочков неба.

— Удивительно, как быстро все происходит, — сказал Деланнукс. — Вот мы — едва знакомы, и вдруг сидим на берегу озера…

…А он времени зря не теряет, подумала она.

Но его отрешенный тон обезоружил ее, и она присмотрелась к нему получше. Простое лицо, только глаза большие и выразительные. Нос чуть свернут набок — это выглядит немного комично, но если слегка поменять угол зрения, лицо становится насмешливым. Стройный, длиннорукий, с крупными кистями.

— …озера без истории, — продолжал он. — Ему надо бы иметь свою легенду.

— Но она есть, — возразила Атланта. — Что-то про юную индианку, которая утопилась из-за несчастной любви… — Увидев, как изменилось выражение его лица, она оборвала себя и закончила: — Но я плохая рассказчица. Вы говорили, что лежали в больнице?

— Да, в Эшвилле. У меня был судорожный кашель.

— Что?

— А я вообще притягиваю все нелепое. — Он сменил тему. — Атланта — это правда ваше имя?

— Да, я там родилась.

— Чудесное. Оно напоминает мне великую поэму «Атланта в Калидоне»^{68}. — Он серьезно продекламировал: