— Я хочу знать, почему Деланнукс скрывается, — заявила Атланта.
— Я тоже, — согласился Роджер, прихлебывая пиво: тяжелое утро требовало релаксации.
— Мы приезжаем сюда, он с нами знакомится… — продолжала Атланта.
— Это вы со мной познакомились. А я приехал сюда прятаться…
— Вот об этом мы и хотим узнать, — Роджер говорил шутливым тоном, но Атланта видела в его взгляде недоумение. — За вами что, медведь гонится?
— Мое прошлое вроде медведя.
— А у нас, киношников, нет никакого прошлого, — сказала Атланта, препятствуя переводу разговора в более серьезное русло.
— Правда? Хорошо вам, должно быть. А у меня прошлого хватит на троих. Я ведь как бы реликт докризисной эпохи — слишком долго живу.
— Этакий предмет роскоши, — мягко предположил Роджер.
— Вот-вот. Нынче мало кому нужный.
В его беспечном голосе сквозило разочарование. Впервые в жизни Атланта задумалась, каково это — не добиться желаемого. Пока все ее надежды сбывались. В аптеку ее отца в Беверли-Хиллс часто захаживали разные кинодеятели; с тех пор, как ей исполнилось четырнадцать, многие обещали пригласить ее на пробу. И наконец один из них вспомнил.
А разочарование наступает, когда у тебя нет ни денег, ни работы.
В тот же вечер после ужина, сидя с Деланнуксом на веранде гостиницы, она внезапно спросила его:
— Вы сказали, что живете слишком долго. Как это понимать?
Он усмехнулся, но, видя ее серьезность, ответил:
— Я представитель той эпохи, когда люди искали развлечений — а я старался их обеспечить.
— Чем вы занимались?
— Я потратил уйму денег — финансировал спектакли, пробовал перелететь через Атлантику{74}
, пытался выпить все вино в Париже… ну и тому подобное. Все это было бессмысленно, потому и кажется сейчас таким устаревшим — в этом не былоВ десять часов вышел Роджер и сказал довольно сухо:
— По-моему, тебе лучше лечь пораньше, Атланта. Завтра начинаем в восемь.
— Сейчас иду.
Они с Роджером поднялись наверх вместе. Перед ее номером он сказал:
— Ты ничего не знаешь об этом человеке — только то, что у него плохая репутация.
— Какая ерунда! — воскликнула она нетерпеливо. — Говорить с ним все равно что говорить с девушкой. Вчера вечером я вообще чуть не заснула — он абсолютно безвреден!
— Подобное я уже слышал, и не раз. Это классическая история.
На лестнице раздались шаги, и показался Карли Деланнукс. Он помедлил на повороте между маршами.
— Когда мисс Даунс отправляется спать, свет выключают, — пожаловался он.
— Роджер боялся, что прошлой ночью я утону, — сказала Атланта.
И тут Роджер сказал нечто совершенно ему не свойственное.
— Я и правда опасался, что ты можешь утонуть. В конце концов, ты была с Карли-суицидом.
Наступила ужасная, томительная пауза. Затем Деланнукс сделал молниеносное движение, и голова и тело Роджера шмякнулись в стену.
Еще одна пауза; ошеломленный, Роджер оперся о стену спиной и ладонями, чтобы не упасть, а перед ним стоял Деланнукс — его руки, сжатые в кулаки, висели по бокам и слегка подрагивали.
У Атланты вырвался сдавленный крик:
— Хватит! Перестаньте!
Несколько секунд ни один из мужчин не шевелился. Потом Роджер выпрямился, оттолкнувшись от стены, и очумело помотал головой. Он был выше и тяжелее противника, и однажды на глазах у Атланты он перебросил пьяного статиста через пятифутовый забор. Она попыталась вклиниться между ними, но Кларк отстранил ее.
— Все в порядке, — сказал он. — Я получил по заслугам. Мне не надо было так говорить.
Она с облегчением перевела дух. Это был тот Кларк, которого она знала, — справедливый и великодушный. Из позы Деланнукса тоже ушло напряжение.
— Простите, что не сдержался. Доброй ночи.
Он кивнул им обоим и зашагал к себе в номер.
Через минуту Кларк сказал: «Доброй ночи, Атланта», — и она осталась у лестницы в одиночестве.
«Теперь у нас с Роджером определенно все кончено, — подумала она на следующее утро. — Я никогда его не любила… он просто был моим лучшим другом».
Но ее охватила грусть, когда он не сказал ей вечером, что пора отправляться спать, и ни на съемках, ни в ресторане уже не было прежнего веселья.
Два дня шли дожди, и она ездила с Карли Деланнуксом в горы; останавливаясь у затерянных хижин, они меняли сигареты на байки старожилов и пили железистую воду с привкусом далекого прошлого. Когда Карли находился рядом, все было хорошо. Жизнь становилась то радостной, то меланхоличной, но всегда согласно его воле. Роджер плыл вместе с жизнью — Карли управлял ею с помощью своего опыта и чувства юмора.