Та с готовностью кивает – хотя это согласие на полчаса, не больше, – и усаживается поудобнее.
– Барнс попросил, чтобы я забрала его из бара. Он не мог сесть за руль, – Пайпер ловит на себе вопросительный взгляд, – по очевидным причинам.
– Это по каким еще?
– А ты думаешь, он в баре колу пил?
– То есть твой пьяный босс звонит тебе ночью, чтобы ты отвезла его домой, и ты сразу едешь?
– Он же мой босс, – пожимает плечами Пайпер и откусывает еще кусочек.
– На твоем месте я бы пожаловалась эйчару.
– На моем месте ты бы уже рисовала себе все порносцены из книжек.
– Тоже верно. Итак, что у вас было?
– Ничего особенного. Я его забрала…
– Какая у него машина? – перебивает Скай. – «Астон Мартин»?
– У него черный пикап. Здоровенный такой, я в нем утонула. Просто огромный! – Пайпер не знает, как даже описать эту махину.
– В Нью-Йорке? Пикап? Как думаешь, у него маленький член?
– Что? – давится кусочком тоста Пайпер.
– Ты же знаешь, так говорят. Чем больше машина, тем меньше член.
– Я не знаю, – выдавливает из себя Пайпер, когда заканчивает кашлять, – и не буду проверять.
– А мне кажется, он не против, чтобы ты проверила. Иначе он бы звонил своей девушке, а не тебе.
– Прекрати. У нас ничего не было. Поели хот-догов, выпили кофе, посмотрели на залив, и я отвезла его домой.
– Это очень-очень далеко от понятия «ничего». Это как будто мы здесь, а «ничего» – в Огайо.
Пайпер пускается в долгие описания всего, что произошло. Скай ведет себя невыносимо: она подпрыгивает, перебивает, отпускает отвратительные комментарии. Но на самом деле это и хорошо: иногда нужна другая точка зрения.
Когда рассказ доходит до того, как Барнс уложил ее спать у себя в кабинете, в голове вдруг шевелится странное смутное воспоминание. Что-то очень важное, что она забыла. Что нужно было сделать сегодня.
– Подожди, пожалуйста. – Пайпер оставляет ошарашенную Скай и берет в руки телефон.
– Ты не можешь оставить меня на моменте, когда он достает подушку! – протестует та и накрывает экран рукой.
– Ничего особенного. Он уложил меня спать в закрытом на замок кабинете. Потом разбудил и отправил на встречу.
– Не хочешь рассказывать, значит, – недовольно бурчит Скай, но руку убирает.
Утро сегодня на удивление тихое: или Барнс держит мобильник при себе и сам отвечает на звонки, или все решили наконец отдохнуть. Календарь и задачник пусты, почта тоже. Это первая спокойная суббота с тех пор, как она устроилась на работу.
Напоследок она пробегается глазами по списку звонков, нет ли пропущенных. Внутри холодеет: последний звонок – от Барнса. В десять утра. Он не пропущен, но она его совершенно не помнит.
– Черт, – бормочет себе под нос Пайпер, – черт.
– Что опять? – уточняет Скай.
– Барнс звонил утром, пока я спала. Даже не представляю, о чем мы говорили!
– Перезвони, – предлагает та.
– И что я скажу?
– Правду, Пайпер, – Скай крадет последний кусочек тоста с тарелки и поднимается со стула. – Скажи ему правду, что ты разговариваешь во сне. Ты даже мне как-то пересказывала конспект по демографии, не проснувшись.
Она исчезает в своей комнате, и Пайпер ничего не остается, как вернуться к себе и собрать всю храбрость в кулак. Нужно понять, все ли у него в порядке. Он же сейчас должен быть в Марокко… А вдруг ему что-нибудь понадобилось?
Собраться. Настроиться. Позвонить.
– Привет, малая, – Барнс отвечает почти моментально, – проснулась?
Пайпер невольно закатывает глаза на это фамильярное обращение. Ладно, это все еще лучше, чем Пипс, да и он ее старше лет на восемь. Можно считать, что это даже мило.
– Мистер Барнс, я прошу прощения, но я только увидела, что вы звонили, и подумала, может, вам что-нибудь нужно?
– Значит, ты не помнишь наш разговор.
– Нет, – признается она.
– Так и понял. Сейчас уже все в порядке, я просто не предполагал, что ты правда виллу забронировала.
– Вы ведь…
– Ага, сам попросил. Ты уже объяснила.
Становится слишком неловко, пауза опасно затягивается, и Пайпер уже собирается прощаться, когда в трубке вновь раздается его необычно дружелюбный голос.
– Ты сейчас сильно занята?
– Нет, мистер Барнс, я правда…
– Тогда расскажи мне, пожалуйста, что там у тебя за монахи и почему они сосут.
– Что? – Она резко садится на кровать, не понимая, о чем он.
– И называй меня Гэри, пожалуйста. Сегодня же суббота, можем себе позволить. Пока Джанин не слышит.
Барнс рассказывает о том, как Пайпер болтала во сне, заставляя ее щеки и уши гореть от стыда. Ей хочется провалиться под землю: она наговорила такой ерунды, что любой на его месте посчитал бы ее сумасшедшей.
Любой, но не он. Гэри Барнс настолько спокоен и расслаблен, что Пайпер сама не замечает, как рассказывает ему о своих увлечениях. Как бы она ни боялась, он не осуждает и не считает это глупостями. Наоборот, ему, кажется, даже интересно: он не просто мычит в трубку, а что-то уточняет или просит перевести на человеческий.
Иногда в трубке слышится стук, иногда он тихо ругается под нос. Когда Пайпер наконец набирается смелости спросить, чем он занимается, Гэри, словно прочитав ее мысли, сам рассказывает, что чинит машину, которую арендовал.