Я заберу тебя с собой

1) Несчастной Мариаграции нужно помочь. Ее надо немедленно показать специалисту. «Завтра я позвоню профессору Кандела… От чьего имени? Да ладно, помнишь главврача из клиники „Вилла дей фьори“ в Чивитавеккье? У него еще такой прекрасный двенадцатиметровый кабинет».

2) Пьетро не может оставаться целый день с матерью. «От этого и ей хуже, и ему. После школы он будет у нас, с Глорией».

3) Отец Пьетро — алкоголик с судимостью, буян, который губит и бедняжку, и чудесного ребенка. «Будем надеяться, с ним проблем не возникнет. В противном случае служба опеки ему все припомнит».

И все шло замечательно.

Несчастная Мариаграция оказалась под крылом профессора Канделы. Знаменитый доктор прописал ей нехилый коктейль из препаратов, которые все заканчивались на «ил» (анафранил, тофранил, нардил и т. д., и ввел ее через парадный вход в волшебный мир ингибиторов обратного захвата моноаминов. Мир расплывчатый и уютный, состоявший из пастельных тонов и туманных далей, из незаконченных фраз и бесконечных повторений: «О боже, не помню, что же я хотела приготовить на ужин».

А Пьетро оказался под материнским крылом синьоры Челани и по-прежнему приходил каждый день на виллу.

Как ни странно, синьор Морони тоже оказался под крылом — огромным хищным крылом Римского банка.

Глория и Пьетро ходили в одну школу, но в начальной школе учились в разных классах. И все шло как по маслу. Теперь, когда они перешли в среднюю школу и очутились в одном классе, все осложнилось.

Они принадлежали к разным кастам.

Но их дружба приспособилась к ситуации. Она походила на подземную реку, которая течет незаметно, стиснутая камнями, но, едва найдя малейшую трещинку, бьет из нее с потрясающей силой.

На первый взгляд казалось, что этих двоих ничто не связывает, но только слепой не заметил бы, как они постоянно ищут и как слегка касаются друг друга, как на перемене, словно шпионы, забиваются в уголок, чтобы поболтать, и как после уроков Пьетро стоит у выезда на дорогу и ждет, когда Глория сядет на велосипед и присоединится к нему.

5

Джина Билья, мама Грациано, страдала от гипертонии. Нижнее давление у нее было сто двадцать, а верхнее больше ста восьмидесяти. Малейшее волнение, малейшее переживание — и у нее начиналось сердцебиение, головокружение, выступал холодный пот и звенело в ушах.

Обычно, когда сын возвращался домой, синьоре Джине становилось дурно от радости и ей приходилось пару часов провести в постели. Но когда этой зимой Грациано, от которого два года не было никаких вестей, вернулся и сообщил, что встретил девушку с Севера, собирается жениться на ней и поселиться в Искьяно, сердце сжалось у нее в груди как пружина и бедная женщина, готовившая фетучини, повалилась на пол без чувств, увлекая за собой стол с мукой и скалкой.

Придя в чувство, она словно воды в рот набрала.

Стояла как колода среди рассыпавшихся фетучини и мычала что-то невнятное, словно сделалась вдруг глухонемой, а то и вовсе тронулась.

«У нее шок, — безнадежно подумал Грациано. — На мгновение сердце перестало биться, и это сказалось на мозгах».

Грациано побежал в гостиную, чтобы вызвать «скорую», но, когда вернулся, обнаружил, что мать чувствует себя прекрасно. Она мыла средством «Сиф» пол в кухне, а увидев его, тут же протянула ему листок, на котором было написано:

«Со мной все в порядке. Я дала обет Мадонне из Чивитавеккьи, что, если ты женишься, я месяц буду молчать. Мадонна бесконечно милосердная услышала мои молитвы, и теперь я месяц не смогу говорить».

Грациано прочитал записку и плюхнулся на стул.

— Мама, но это же абсурд, понимаешь? Как ты будешь работать? И потом, как мне все объяснить Эрике: она же подумает, что ты чокнутая! Прекрати. Прошу тебя.

Синьора Джина написала:

«Не переживай. Я сама все объясню твоей невесте. Когда она приедет?»

— Завтра. Но, мама, умоляю тебя, оставь ты это. Еще неизвестно, когда мы поженимся. Прекрати, пожалуйста.

Синьора Джина запрыгала по кухне, как ненормальная, подвывая и вцепившись руками в свою пышную химическую завивку. Она была женщина маленькая и круглая, с живыми глазками и ртом, похожим на куриную гузку.

Грациано бегал за ней, пытаясь остановить ее.

— Мама! Мама! Остановись, пожалуйста. Да что с тобой такое?

Синьора Джина села за стол и снова принялась писать:

«В доме кавардак. Мне надо все убрать. Надо отнести занавески в прачечную. Привести в порядок гостиную. А потом сходить в магазин. Пойди куда-нибудь погуляй. Не мешай мне работать».

Она накинула норковую шубку, взвалила на плечо пакет с занавесками и вышла.