От ярости мозг сторожа деградировал до более низкой эволюционной ступени (как раз до уровня быка), и теперь Итало мог сосредоточиться только на одной цели. Все прочее — детали, окружающая обстановка — отошло на задний план, а потому он, естественно, не вспомнил о том, что Грациелла, уборщица третьего этажа, перед уходом обычно закрывала на ключ стеклянную дверь, ведущую с лестницы в коридор.
Итало врезался в нее на всем ходу, отлетел в сторону, как баскский мяч, и упал на спину.
Любой другой после такого лобового столкновения потерял бы сознание, умер или хотя бы взревел от боли. Но не Итало. Итало заорал в темноту:
— Где вы? Выходите! Выходите!
Кому он это кричал?
Столкновение с дверью было таким сильным, что он решил, будто какой-то сардинец, прятавшийся в темноте, ударил его с размаху в лицо.
Потом Итало с ужасом осознал, что сражается с дверью. Выругался и, расстроенный, поднялся на ноги. Он ничего не понимал. Где его двустволка? И очень, очень болел нос. Он потрогал его и почувствовал, что нос распух, как кусок теста в кипящем масле. Все лицо было в крови.
— Черт, я сломал нос…
Ощупью он искал в темноте ружье. Оно лежало в углу. Он схватил его и двинулся дальше; ярость его только усилилась. «Дурак я, дурак! — упрекал он себя. — Они могли меня услышать».
Конечно, они его услышали.
Все четверо подскочили на месте как ужаленные.
— Что это? — воскликнул Ронка.
— Вы слышали? Что это было? — спросил Баччи.
Даже Пьерини растерялся.
— Что бы это могло быть? — пробормотал он.
Ронка, первым пришедший в себя, отшвырнул баллончик с краской.
— Не знаю. Бежим.
Толкаясь, они сорвались с места и ринулись из класса.
В темном коридоре остановились, прислушиваясь.
Ругань доносилась с верхнего этажа.
— Это Итало. Итало наверху. Значит, он не пошел домой? — захныкал Баччи, глядя на Пьерини.
Никто не удостоил его ответом.
Нужно было бежать. Выбираться из школы. Немедленно. Но как? Через какой выход? В классе технических средств обучения было только маленькое окошко под потолком. Слева спортзал. Справа — лестница и Итало.
«В спортзал», — подумал Пьетро.
Но там был тупик. Дверь, выходившая во двор, запиралась на ключ, а на окнах стояли металлические решетки.
Итало спускался по лестнице, старясь не дышать.
Нос раздулся. Струйка крови стекала по губам, он слизывал ее кончиком языка.
Как старый медведь, раненый, но не сдавшийся, он спускался осторожно и тихо, держась за стену. Двустволка выскальзывала из вспотевшей руки. За лестничной площадкой на полу виднелось золотистое пятно света.
Дверь была открыта.
Сардинцы были в классе технических средств.
Он должен был захватить их врасплох.
Он снял ружье с предохранителя и перевел дух.
«Вперед! Входи!»
Он сделал некое подобие прыжка и оказался в классе. Неоновый свет ослепил его.
С закрытыми глазами он направил ствол в центр класса.
— Руки вверх!
Осторожно открыл глаза.
Класс был пуст.
Никого…
Он увидел стены, перепачканные краской. Надписи. Неприличные рисунки. Попытался прочесть. Глаза привыкали к свету.
«Ди… ректор со… сосен у замдиректора».
Он растерялся.
Что это значит?
Он не мог понять.
Каких еще сосен? Из кармана куртки он вытащил очки и нацепил их. Перечитал надпись. «Ах, вот оно что! Директор сосет у замдиректора». Потом следующая. «У Итало… что? Ноги! Ноги воняют рыбой».
— Сукины дети, сейчас у вас ноги рыбой завоняют! — заорал он.
Потом он увидел другие надписи, а на полу, разбитые на кусочки, валялись телевизор и видеомагнитофон.
Это не могли быть сардинцы.
Им никакого дела не было ни до директора, ни до Палмьери, ни, тем более, до того, воняют ли у него ноги.
Их интересовало только то, что можно украсть. Этот разгром наверняка устроили ученики.
Осознать это для него означало в один миг лишиться надежд на славу.
В мечтах его уже сложилась картина: приезжает полиция и находит сардинцев, лежащих связанными, как сосиски, готовыми к отправке в тюрягу, а он сидит рядом, покуривая, и сообщает, что просто делал свою работу. Он получил бы официальную благодарность от директора, и друзья похлопывали бы его по плечу, а в «Стейшн-баре» ему бесплатно наливали бы вина, увеличили бы пенсию за мужество, проявленное в этом деле, а теперь ничего этого не будет.
Ровным счетом ничего.
И это взбесило его еще больше.
Он повредил колено, сломал нос — и все из-за пары мелких сучат.
Ох и дорого они ему заплатят за свою выходку! Так дорого, что и внукам своим будут об этом рассказывать как о самом страшном случае в жизни.
Но где же они?
Он огляделся. Зажег в коридоре свет.
Дверь в спортзал была приоткрыта.
Губы Итало искривились в ухмылке, он захохотал, громко, очень громко.
— Молодцы! Правильно спрятались в спортзале. В прятки поиграть захотели? Ладно же, поиграем в прятки! — заорал он что было мочи.
Зеленые маты для прыжков в высоту стояли плотно прислоненные один к другому и были привязаны к шведской стенке.
Пьетро забрался в них, в середину, и замер, не шевелясь и стараясь не дышать.
Итало ковылял по залу.
«Тум-шшшшш, тум-шшшшш», — делает он шаг одной ногой и волочит другую, делает шаг одной и волочит другую.
Интересно, где спрятались остальные?