Я заберу тебя с собой

В тот вечер Пьетро впервые в жизни действительно поверил в это, со всей силой, отчаянно поверил.

— Миммо, ты серьезно? Я тоже смогу приехать? Правда, скажи честно, пожалуйста. — Он спросил это дрожащим голосом и так напряженно, что Миммо не сразу ответил.

В темноте раздался подавленный вздох.

— Разумеется, само собой. Если у меня получится уехать… Знаешь, это нелегко…

— Спокойной ночи, Миммо.

— Спокойной ночи, Пьетро.

Беретта 9-го калибра для агента Мьеле

На Аврелиевой дороге, километрах в двадцати от Искьяно Скало, есть длинный двухполосный спуск, заканчивающийся широким поворотом. Вокруг простирается равнина. Ни одного опасного перекрестка. На этом участке дороги даже старенькие «панды» и дизельные «ритмо» обретают вторую молодость, и их слабенькие моторы проявляют неожиданную мощь.

Водители, даже самые осторожные, впервые оказавшиеся на Аврелиевой дороге, не могут на этом чудесном склоне удержаться от соблазна поднажать на газ и почувствовать удовольствие скорости. Однако тот, кому знакома эта дорога, старается ничего подобного не делать, потому что знает — девяносто процентов в пользу того, что впереди тебя ждет полицейская машина, готовая охладить пыл горячего водителя штрафом и изъятием прав.

Здешние полицейские не так снисходительны, как в городе, они вроде тех, что бывают на американских шоссе. Это народ суровый, знающий свое дело, с ними лучше не спорить и тем более не торговаться.

Побьют.

Не пристегнулся? Триста тысяч лир. Задние фары не горят? Двести тысяч лир. Не прошел техосмотр? Отберут машину.

Макс (Массимилиано) Францини все это прекрасно знал, этой дорогой он с родителями ездил по меньшей мере десять раз в год, на море в Сан-Фолько (у семьи Францини был загородный дом в комплексе «Агавы», прямо напротив отеля «Изола Росса»), а его отца, профессора Мариано Францини, главного ортопеда в клинике Джемелли в Риме и владельца пары клиник у кольцевой дороги, пару раз останавливали, и ему пришлось заплатить бешеный штраф за превышение скорости.

Только вот в ту ночь Макс Францини, который две недели назад отпраздновал свое двадцатилетие, а права получил меньше трех месяцев назад, сидел за рулем «мерседеса», способного выжимать двести километров в час, а рядом с ним была Мартина Тревизан, девушка, которая очень ему нравилась, и он выкурил три косяка, и…

«Такой ливень, полиция вряд ли будет ставить патруль. Это давно известно».

…дорога была пуста, не уикенд, римляне не разъезжаются в отпуск, нет причины, чтоб не разогнаться, и Макс хотел как можно быстрее приехать в загородный дом, и машина отца, разумеется, вовсе не препятствовала осуществлению его мечты.

Он размышлял, как бы провести эту ночь с Мартиной.

«Я расположусь в комнате мамы и папы, а потом спрошу ее, хочет она спать одна в комнате для гостей или со мной на большой кровати. Если она согласится — дело сделано. Значит, она согласна. Мне и делать почти ничего не надо. Мы ляжем в постель и… А если она скажет, что хочет спать в гостевой, это хуже. Хотя это совсем не значит, что она не согласна, может, она просто стесняется. Тогда я ее спрошу, не хочет ли она посмотреть видик в гостиной, и тогда мы залезем на диван с одеялом, а потом поглядим, как пойдет…»

У Макса были проблемы в отношениях с девушками.

Поухаживать, поболтать, посмеяться, сходить в кино, позвонить и тому подобное — запросто, но едва доходило до дела, то есть до поцелуя, он терял всю свою уверенность, страх быть отвергнутым охватывал его. И он трусил. Как последний слабак. (В теннисе у него было что-то похожее. Он мог часами успешно отбивать удары и слева и справа, но, когда приближался конец игры, его охватывала паника и он отправлял мяч в сетку или за пределы поля. Он мог рассчитывать на победу, только если соперник допустит ошибку.)

Для Макса завязать отношения было все равно что прыгнуть с вышки. Ты подходишь, смотришь вниз, возвращаешься и говоришь, что не можешь, пробуешь еще раз, не решаешься, мотаешь головой, а когда все остальные уже прыгнули и им надоело тебя ждать, ты, перекрестившись, закрываешь глаза и с воплем бросаешься вниз.

«Катастрофа».

Дурь не помогла ему привести мысли в порядок.

А Мартина закурила еще один косяк.

«А не много ли девочка курит?»

Макс понял, что они едут молча от самой Чивитавеккьи. Он с этого курева маленько отупел. «А это нехорошо». Мартина может решить, что ему нечего сказать. Но это не так. «Зато музыка есть». Они слушали последний диск «REM».

«Ну ладно, сейчас я ее спрошу».

Он собрался, приглушил музыку и спросил нетвердым голосом:

— Ты больше любишь русскую литературу или французскую?

Мартина затянулась и не выпустила дым.

— В смысле? — прохрипела она.

Она была худенькая, на грани анорексии, стриженные коротким ежиком волосы выкрашены в ярко синий, пирсинг на нижней губе и брови, черный лак на ногтях. На ней было платье фирмы «Бенеттон» в синюю и оранжевую полоску, черный свитер с вырезом спереди, куртка из оленьей кожи и армейские ботинки, разрисованные зеленой краской из баллончика; ноги она положила на панель.