Я заберу твои слёзы

 Что ж, Стеин… Ты ведь просил об освобождении. Однажды. В бездумном исступлении ты рвал на себе волосы и отрекся от того, чем дышал, чем жил. Всего один раз изменил своей собственной душе…

 И вот пожалуйста. Судьба вняла твоей молитве.

 Ведь есть такие слова, такие желания, которым свойственно в скором времени исполняться.

 Теперь Стеин и сам не мог понять, был ли он наконец-то счастлив и свободен или же… Сможет ли выжить птица, вскормленная человеком, которая вдруг по воле рока вырвалась из клетки на волю, где дуют свирепые ветра и солнце все норовит подпалить крылья? Стеин не знал и не хотел об этом думать.

 Он знал только, что отныне его жизнь станет размеренной и спокойной. Быть может, не как гладь горного озера, но, по крайней мере, как поверхность воды во фьорде, огражденном от остальной части океана скалистыми воротами. Больше не будет бессонных ночей, не будет внезапных приступов сумасшествия, от которых в ужас приходили даже невозмутимые и самые стойкие Фолки и Келда. Больше не будет всего этого безумия и голосов, разрывающих голову и сердце…

 Не будет.

 Его наконец оставят в покое.

 Его больше не будут сводить с ума, и ничьи холодные руки не потянут его за собой в бездну туманного прошлого.

 Ничего этого больше не будет.

 Но ведь это была твоя жизнь, Торстеин Норсенг. Несчастная, безумная, преисполненная горечи, боли и гнева, несправедливая, запутанная, жестокая… Но все-таки жизнь.

 Твоя жизнь.

 Подобная океану, который остался там, за воротами фьорда…

 Краткая вспышка глубокой тоски… А потом Стеин провалился в пустоту, и слезы полились по его щекам, а он вытирал их рукавом рубахи, но так и не смог остановиться…

 И тут, когда наступило мгновение понимания и признания, когда в сердце его умерли все крупицы разорванной на части надежды, кроме одной, самой последней, которая вот-вот должна была угаснуть навсегда, он упал на колени и во всю силу своих легких закричал:

 - КЭЙААА!!!

 И надежда на возращение сестры умерла совсем.

 Окончательно.

 Стеин знал, что сестра не вернется к нему, но все еще сомневался: а может, так оно и лучше?

 И тут он услышал знакомый человеческий голос:

 - Она не придет, Торстеин. Она больше никогда не придет.

 Обернувшись, он увидел Валькири, которая как и тогда, всего-то пару месяцев назад, сидела на скользком мокром валуне, глядя на него стеклянными глазами. Или…

 Нет.

 Уже – не стеклянными.

 Уже – живыми.

 - Это опять ты? – раздраженно спросил Торстеин. – Что ты здесь забыла?

 В ответ на это недружелюбное приветствие Валькири лишь мило улыбнулась, однако в следующее мгновение лицо ее помрачнело и стало каким-то суровым.

 - Не нужно тревожить ее покой, Стеин. Она там, откуда нельзя вернуться и куда тебе идти еще не пора. Не нужно ее звать.

 - Ты всегда говорила и сейчас говоришь какую-то чепуху, - отмахнулся Стеин, нахмурив брови. – А мне плевать.

 Он встал и решительно продолжил свой путь. Он шел к своей заветной пещере, которую уже думал оставить, но не оставил – хотел показать Валькири, что все еще не потерял веру.

 Он обманывал и ее, и себя.

 - Стой, Норсенг! Ты не пойдешь туда!

 Голос Валькири прозвучал звучно и грозно, и мурашки пробежали по спине Торстеина, когда этот голос коснулся его слуха, подобно тому, как разряд молнии пронзает небо. Он передернул плечами и закрыл на пару мгновений глаза. Образ Валькири предстал перед ним как настоящий образ языческой скандинавской богини, что пролетает над полем брани и собирает погибших, сотрясая своим сияющим мечом…

 Но когда Стеин открыл глаза и обернулся, перед ним снова сидела та самая хрупкая и болезненная девушка, которая болтает босыми ногами и мечтательно пялится в небо. Только на этот раз она была рассержена и надула губки.

 - Ты… ты… - она старалась подобрать слово пообиднее, что у нее не особо получилось. – Ты противный, вот что! Разве ты не замечал, что Валькири – твой истинный голос? Не просто голос, то есть не просто звук, исходящий от твоих голосовых связок, а тот самый, настоящий. ТВОЙ ГОЛОС. Понимаешь?

 Стеин не понимал.

 - Что за бред ты опять несешь? – Он поморщился. – Какой такой голос? Что ты имеешь в виду?

 Девушка с проворством обезьяны кинулась к нему и взяла его лицо в свои ладони, заглядывая в самую глубину его глаз. Торстеин поежился от ее пристального и осуждающего взгляда.

 - Я имею в виду то, - негромко и серьезно сказала Валькири, впервые на памяти Стеина говоря о себе в первом лице, - что я всегда старалась вслух, при тебе говорить о том, о чем ты все время думаешь, но в чем никогда не решаешься признаться. Никому. Даже самому себе. Ты себя обманываешь, Торстеин. Твои слова не соответствуют твоим мыслям. А я говорю то, что ты хочешь сказать, но не можешь. Я почти ничего не придумываю. Я лишь придаю звучание тому истинному, что не может зазвучать, не может прорваться наружу через твою маску. Теперь ясно?