Я забуду тебя завтра... (СИ)

Я быстро села, прижав колени к груди и обняв их руками, и начала следить за ним. Иногда Грешник останавливался, вслушиваясь в слова собеседника. Иногда казалось, что он даже и забыл о его существовании, потому что придирчиво перебирал упаковки с препаратами и выдавливал на тумбочку рядом с кроватью таблетки, которые, по всей видимости, мне предстоит выпить. Но за долгие несколько минут разговора он не проронил ни слова. Казалось, собеседник и сам прекрасно знал вопросы, которые могли бы последовать, и отвечал на них заранее. Когда же взгляд блондина переместился на меня, я внутренне сжалась. Слишком внимательно он смотрел, будто речь шла обо мне. Внутри всё похолодело от мысли, что, наверное, в этот момент решается моя судьба, но чуть не вздохнула с облегчением, когда взгляд чёрных глаз переместился выше над моей головой.

О чём можно так долго говорить? Почему он не задает вопросов? Почему посмотрел на меня так, словно был готов придушить на месте? Что они там решили своей бандой?

— Хорошо. Я понял. Пришлю Тимура, он разберётся.

Тимур. Наверное, тот верзила-водитель, который вёз нас сюда. Его правая рука? Так ведь принято у них называть подобных людей? Спрашивать, естественно, я не стала. Спасибо. Хватило по горло его рук. Исподлобья наблюдала, как он убирает медикаменты, а затем кидает ко мне какую-то мазь, боясь выпустить его из зоны видимости. Сплошная боль по всему телу и затуманенный ею разум мешали думать или анализировать, хоть и надо было. Надо было задавать вопросы. Надо было пытаться найти выход, но сил уже ни на что нет.

— Это мазь от ссадин и синяков, — сказал он, явно имея в виду тюбик, а затем положил на тумбочку ещё несколько таблеток, — а это выпьешь перед сном. Здесь обезболивающие, успокоительные и витамины. Утром примешь вот эту таблетку.

Он поднял какую-то голубую пилюлю, показывая мне, и положил рядом, а затем двинул к шкафу напротив кровати. Вернее это была стенка с кучей полочек и двумя шкафами, между которыми встроена огромная плазма. Из одного он достал белую футболку и шорты и кинул мне, а из второй черную водолазку. Когда он снял с себя грязную кофту, я чуть не ахнула. По всей спине было просто огромное количество шрамов и следов от ожогов, и, кажется, даже кусок кожи когда-то был срезан. Всё это выглядело так ужасно и отвратительно, что стало мутить. И весь этот ужас не могла скрыть даже татуировка на всю левую сторону.

Под шеей по самому центру был нарисован перевёрнутый крест. От него шли пылающие или еле тронутые пламенем перья, которые падали, начиная с рёбер, и полностью истлевали на уровне ремня. Всё это было нарисовано лишь на одной стороне, тогда как вторая была абсолютно чиста, словно разорвали лист бумаги. Я настолько увлеклась, что и не заметила как он повернулся ко мне боком, но почему-то молчал.

Грешник не был типичным представителем мужского пола. Выступая на сцене я видела сотни мужчин самой разной внешности и никто из них не был так ужасен и хорошо одновременно. Высок и жилист, но под светлой кожей бугрятся крепкие мышцы. И манера движений у него была сухая какая-то, безэмоциональная. Словно сама Смерть передо мной.

Но больше меня пугала реакция моего собственного тела на него. Этот Грешник не был мне противен, а даже наоборот. Мне нравилось то, что я видела. И это не нормально.

Когда ткань скользнула по его спине, скрывая от меня уродства, я отвернулась в сторону. Он пленил меня точно так же как Кубрынин. Да, условия намного лучше, но сути это не меняет!

— Можно мне смотреть телевизор? — тихо и запинаясь на каждом слове спросила я, боясь поднять на него взгляд.

Я кожей чувствовала его взгляд. Мне даже не нужно было поворачивать к нему головы, чтобы понять, что его взгляд устремлён на меня. Это было подобно жару от костра. Кожу словно жгло на щеке и шее, заставляя краснеть от воспоминаний о его пальцах во мне и на мне и моей реакции на это. Но он ничего не ответил. Только кинул пульт в придачу к тюбику с мазью и вышел, прихватив с собой саквояж и пальто. Лишь когда дверь за ним плотно закрылась, я смогла расслабиться и выдохнуть. Боже. Ощущение, будто только что была заперта с удавом в клетке. Я вздрогнула, и кожа покрылась мурашками от понимания, что ждут меня не очень лёгкие времена. Гораздо проще ненавидеть того, кто противен, чем того, кто вдруг разбудил в тебе странные ощущения. Но сейчас я могла подумать и о другом.

Голова разрывалась от огромного количества вопросов, на которые у меня не было ответов. Где я? Искали ли меня родители и ищут ли до сих пор? Смогу ли я с ними связаться, если буду себя вести спокойно? Отпустит ли меня Грешник, когда я вспомню про чемодан, а если не я его взяла, что тогда будет? И не врал ли он про связи, которые могло принести моё возвращение домой им или это для того, чтобы втереться в доверие?

На последнем вопросе покачала головой, закатывая глаза к потолку. Ага. В доверие втереться. Хотел бы, не тащил бы меня через парковку, как дикое животное.