Я забыла все на свете

Элифас довольно кивает. Потом опять достает блокнот и садится в угол писать.

– Еще один вопрос, мадемуазель Сага. Каким талантом или умением, полезным мне на данном этапе моего плана, вы обладаете?

Вот зараза. Ладно, думай, в чем твоя ценность?

Неужели ни в чем?

Приходится смотреть правде в глаза: я ничего не умею.

За одним исключением…

– У меня получается выживать! – выпаливаю я.

Элифас указывает на меня карандашом.

– Это то, что нужно. Я предпочитаю спутника, цепляющегося за жизнь. Это обязательное условие успешного бегства. Как насчет вашей татуировки? Эти руны наверняка имеют силу.

Я вкратце объясняю Элифасу назначение рун. Он впечатлен. А побочные эффекты? Вместо ответа пожимаю плечами. Пример догронов очень заразителен.

Мы долго молчим. Я погружаюсь в дремоту. Ничего не вижу, голова варит еле-еле.

Ощущение, что я не одна, заставляет меня очнуться. Поворачиваю голову – и вздрагиваю.

Надо мной стоит Гразиэль.

Явился ко мне в камеру и пялится, заложив руки за спину. Его лицо тонет в темноте, что у него на уме, не разобрать. Полагаю, он размышляет над моей участью. Представляю ли я интерес для его опытов или лучше скормить меня вурдалакшам?

Так ничего и не сказав, некромант отворачивается и уходит. Вытягиваю шею, чтобы проследить, что он точно ушел.

В центре храма горит свет, там накрыт стол на две персоны. Я вижу сквозь разделяющую нас шеренгу колонн Эликса, сидящего перед тарелкой и тянущего из бокала что-то зеленое. Гразиэль садится напротив него и возвращается к беседе, которую, видимо, прервал, чтобы сходить взглянуть на меня. Отчетливо слышу их голоса, разносящиеся ненавязчивым эхом.

– Говоришь, у нее чистая кровь? – осведомляется некромант.

– На сто процентов. Без малейшей примеси магии. Настоящая находка!

– Поразительно! Я проверю ее и сообщу тебе, хочу ли еще таких, как она. Может, закажу еще пару-тройку на следующий раз, если она подойдет.

Я брежу или они замышляют торговлю детьми? А все по моей вине! Если бы мне удалось вспомнить, как я угодила в лапы к Эликсу, то их планы, возможно, удалось бы сорвать. Копаюсь в своей скудной памяти, изо всех сил стараясь выудить оттуда хоть какое-то прошлое – но нет, там один густой туман. Я забыла все на свете.

Внезапно замечаю догрона. Прижавшись к решетке, пытаюсь понять, кто это. Судя по телосложению, Маргуль. Он нацепил фартук и несет супницу. Поставил ее на стол, наполняет тарелки колдунов. Те приступают к еде.

– Объедение! – восклицает Гразиэль. – Ты непревзойденный кулинар, дружище догрон! Без тебя мне не обойтись.

– Нарукмик, Сосана, – почтительно отвечает Маргуль.

– А все же невероятно, как чудовищу, питающемуся сырым мясом, удается так сносно стряпать! – вторит некроманту Эликс.

– Чудовища – мои фирменные изделия, – хвастается Гразиэль.

– Хочу поднять тост за ваше мастерство!

Я до боли в пальцах впиваюсь в решетку. Доносится запах пищи. Я вспоминаю, что голодна, желудок возмущенно урчит.

– Терпение, терпение, – бормочет у меня за спиной Элифас. – Пусть обжираются, пусть чокаются. Наше время еще придет.

Я оборачиваюсь и прижимаюсь к решетке спиной. Сосед по-прежнему сидит в своем углу, вид у него отрешенный. Я беру с него пример и стараюсь отвлечься от плывущих ароматов.

Но обонянию не прикажешь. Я то и дело оглядываюсь и делаю попытки привлечь внимание Маргуля. Увы, он слишком далеко, к тому же поглощен ролью повара и по совместительству официанта. На полпути между камерами и столом колдунов сидит, прижавшись брюхом к колонне, Скрофа. Он довольствуется тем, что ему кидают колдуны: костями, сырными корками, очистками. Человек-кабан все это мигом сжирает, омерзительно чавкая.

Когда колдуны переходят к десерту, неподалеку раздается рычание, и я забываю о голоде.

– Просыпаются наши подружки, – объясняет Элифас.

Из камеры слева от него доносится шум. Там, похоже, заперты дикие звери. Внезапно на решетку бросается тощая фигура, к ней присоединяются еще три. Это существа среднего роста с серой кожей, изможденными лицами, безволосыми черепами. У них плавные движения, они легко переходят с четверенек в прямую стойку и обратно.

Одна просовывает руку между решетками и царапает пустоту, отделяющую ее от Элифаса. Кисть у вурдалакши четырехпалая, ногти длинные и черные, скорее даже когти. Большие черные глаза, тонкий нос, рот усеян страшными клыками. Все по очереди пытаются зацепить Элифаса и меня.

– Они как мы, – догадываюсь я, опускаясь на колени, чтобы лучше их разглядеть. – Изголодались!

– Но есть разница: они видят в нас не товарищей по неволе, а лакомую добычу.

– Они умеют разговаривать? Вы пытались с ними заговорить?

Пережив первоначальный шок, я готова сострадать вурдалакшам. Я так проголодалась, что понимаю их состояние. Если бы в соседнюю камеру принесли гамбургер с жареной картошкой, я бы сделала все, чтобы дотянуться до еды, – да я пол рыла бы, лишь бы насытиться! Как ни отвратителен нам враг, не мешает вникнуть в его положение.

– Пытаться с ними говорить? – недоумевает Элифас. – Вот еще! Они – дикие звери.

– То же говорят о догронах. А на самом деле они – друзья.