Я закрыл КПСС

Такое было время. По всей стране — свалки ценностей, все бесхозное. Люди предприимчивые или увлеченные использовали это на всю катушку. Московский энтузиаст Феликс Вишневский и мой батюшка находили на помойках картины, иконы, антикварные предметы. Вишневский таким, в частности, образом основал в Москве музей Василия Тропинина и художников его времени. А наш сотрудник и мой тезка выламывал серебряные и золотые детали из электроаппаратуры и выплавлял слитки драгметалла. Нынешнее рачительное время с этим покончило радикально: не только металлолом народ собрал, но и действующие ЛЭП зачищает порой в духе героя чеховского «Злоумышленника». А уж останки мамонтов по всей Чукотке-Магаданщине ищут, вооружившись японскими приборами.

Настроение в бригаде дискуссий не предполагало. Ясная обстановка. Разрядил ее один из бульдозеристов — хоть и хромоногий, но виртуоз своего дела, вдобавок гармонист и душа компании.

— А слабо мясца попробовать.

Признаваться, что «слабо», никто не захотел, тем более многие из ветеранов в ГУЛАГе, наверно, и не такое едали. В общем, срезали шмот мамонтятины, поставили вариться в чифирном котле, послали на прииск за «Зверобоем» и после четырех часов варки все вместе по команде отправили по куску в рот. Безвкусно, но есть можно. Поели, выпили, продолжили работу. А кусок бивня сантиметров в семьдесят я отпилил и дотащил-таки до дома.

В свободное от работы время еще подрабатывали переборкой леса на лесоскладе и ходили в тундру. Погулять. С девушками…

Тундра прекрасна, как и все, что не изгадил человек: леса и горы, моря и степи. Особенно поразило меня утро после первых заморозков. Разноцветные ягель, мох, лишайники — все покрылось тонкой ледяной корочкой и засверкало самоцветами в солнечных лучах. Утро, впрочем, там понятие условное: большую часть сезона солнце стояло над головой 24 часа в сутки. Причем почему-то именно с часа до трех «утра» лютый чукотский комар давал передышку, и загорал я в это время. Комар тамошний — не чета хилому подмосковному. Могуч, злобен, числом — тьмы и тьмы и поет, гад, басом. Особо беда — когда нужно после смены сальники набить: солидол слизывает противокомариный диметилфтолат, как конь — сухарик. И ничего не сделаешь: пока работу не кончишь — терпи кровососа.

Зима и снег начались в середине августа. Как назло, бригада старателей переманила у нас электрика. По закону подлости сразу после этого пару раз у нас на полигоне вырубалось электричество. Мне приходилось бежать за дежурным электриком на прииск. И не то беда, что бежать, — подумаешь, пять километров по свежему воздуху и налегке, — а то, что приходилось пересекать злосчастный ручей Пырканайвеем вброд. Ширина — метров двадцать, глубина — поболее полутора метров. И шуга, снежная каша, несется с ледяной водой со скоростью немалой. А тебе в этой каше нагишом брести с узлом одежды на макушке и сапогами в руке. В общем, неприятно.

Потому, когда нашли на прииске спившегося электрика-бича, я радовался больше остальных. Только вот всей одежды у нового электрика — портки да вековой нестиранности байковая рубаха. А на улице уже сильно ниже нуля…

Бригадир предложил скинуться и купить бедолаге новье. Что мы и сделали. Во время перерыва на чифирь (варить его была моя обязанность) свежий и чистый комплект одежды вручили электрику со всеми приличествующими словами и наущениями. Облагодетельствованный так растрогался, что едва не прослезился…

На следующий день мы его уже не увидели. Появился три дня спустя, весь трясущийся, «с большого бодуна», в тех же портках и рубахе-вековухе. «Зря вы, ребята, только в соблазн ввели. Я уж как-то так…».

Лето пролетело быстро, грянули холода, превратившие мягкие до того пески в неприступную, твердеющую с каждым днем корку, и в середине сентября моей сменой закончился промывочный сезон. Вернувшись с работы в барак, увидел, что он ходуном ходит: гуляли удачливые старатели, фартово намывшие за сезон. Только лег — стук в дверь. Открываю. Стоят двое — один длинный, другой коренастый. Оба (точь-в-точь как в вышедшем позднее фильме «Угрюм-река») в бархатных портянках и без сапог.

— Сколько? — спрашивает длинный.

— Трое.

И получаю три коробочки с золотыми часами «Восток». Широко гуляла братва!

Но и для нашей бригады сезон получился не пустым. И превратились мои трудодни[11] в солидную сумму, позволившую прокатиться по маршруту Колыма (Черский) — Хабаровск — Иркутск — Байкал — Улан-Удэ — Челябинск — Москва. Только став отцом взрослых детей, понял, сколько крови попил у родителей, угощая их редкими телеграммами с какой-нибудь Верхней Заимки. Напоминаю — мобильные телефоны и Интернет появились в нашей стране лишь через тридцать лет!

Самое яркое из впечатлений этого странствия, конечно, Байкал. Пожалуй, красивее места в России я не видел. Прилетев в Иркутск, посмотрел прекрасный этот город и от привычного отсутствия «в гостинице мест» отправился к Ангаре на стоянку катеров на подводных крыльях «Ракета»[12]. Предусмотрительно запасся водкой и поэтому был благосклонно встречен экипажами, отдыхавшими на борту.