Утром катер домчал к Листвянке, где Ангара убегает от Байкала. К счастью еще оставались билеты на предпоследний «рейс-кругосветку» старенького парохода «Комсомолец».
В первый же день плавания познакомился с очень симпатичным крепким парнем из Ангарска по имени Иван, который предложил составить ему и двум девушкам из Ленинграда компанию в пятидневном походе по восточному берегу. Сказано — сделано: пять дней походили по Баргузинскому хребту и поспели на последний рейс «Комсомольца».
В Нижнеангарске попали на знаменитый по тем годам омулевый базар. Прямо скажем, не «Октоберфест». Затрапезные прилавки, десятка два продавцов, аккордеон. Рыбка, правда, хороша. Там же попрощался я со своими друзьями-подругами. Они «Комсомольцем» пошли назад, к Иркутску, а мне скучной показалась пройденная раз дорога (есть во мне такой изъян), и двинулся я дальше. Через Верхнюю Заимку — в Улан-Удэ (случайная попутчица позвала посмотреть пушной аукцион). Вернулся в Иркутск. Полетел в Челябинск, к зазнобе «саткинских времен» Любе. И уже потом — домой, в Москву. Заработанных старательских денег хватило, чтобы родители купили набор мебели, «стенку», с которой наше семейство рассталось только в 2013 году, когда при разборке выяснилось, что с помпой преподносившаяся всем знакомым «чешская мебель» была произведена на фабрике в Воронеже…
В 1973 году устроился на работу в экспедицию института «Гидропроект» на строительстве Ингури ГЭС. Наша геофизическая партия работала в тоннелях, соединявших пространство будущего водохранилища с руслом реки Эрисцкали. Вода реки Ингури, поднятая 270-метровой арочной плотиной, по тоннелям должна была рваться к руслу Эрисцкали, где располагался машинный зал ГЭС.
Наша задача заключалась в оценке устойчивости стен тоннелей, в частности, методом сейсморазведки. Суть его в том, что по скорости и амплитудам колебаний, проходящих сквозь стенки, кровлю и подошву/пол туннеля от точки возбуждения до точки приема, оценивается трещиноватость и плотность этих горных пород и, соответственно, их устойчивость. Это в теории. На практике же точкой возбуждения было не место, где находилась наша инженер-оператор, весьма сексапильная экс-циркачка Лиза, а место, где кувалда в наших могучих руках соприкасалась со стенкой тоннеля или где подрывалась палка-другая взрывчатки (аммонита). Точкой же приема было место установки сейсмодатчика. В зависимости от условий их размещали либо в неглубокой скважине (шпуре), либо впихивали в специальное углубление, которое выбивали методом пики и молота, то есть один держал в руках пику от отбойного молотка, а другой со всей дури лупил по ней кувалдой.
В один ужасный момент держать в руках пику выпало мне, а размахивать кувалдой — кряжистому Рафику Арутюняну, товарищу по многим странствиям студенческих лет. Он несколько промахнулся… и «точкой возбуждения» стала не стенка штольни, а мой указательный палец. «Неправ ты, Рафик», — вежливо сказал я в соответствии с популярным в те годы анекдотом про электрика, на голову которого уронил молоток ученик-напарник.
Однако, как мудро заметил Екклезиаст, все проходит. Унялись и боль, и мат. Работу нужно было продолжать, соблюдая, однако, и некоторые гигиенические нормы. Палец обильно полили йодом, перемотали бинтом, изолентой, и получившуюся культю упаковали в презерватив, которых у нас в машине всегда была полная кастрюля. Не для плотских утех, а исключительно в целях научной и инженерной практики. Нежным сейсмодатчикам нужна надежная защита от агрессивной шахтной воды. А толщина отечественных «резинотехнических изделий» (так они назывались) была такова, что советские люди могли выносить на демонстрации плакат «Да здравствуют советские презервативы — самые толстые презервативы в мире!»[13]. В обед мы выбрались из штольни и пошли в столовую. Оплатив в кассе обед, я водрузил чек на обтянутый презервативом палец, просунул их (чек и палец) в раздаточное окошко. Истошный визг, поварихи, выскочившие с половниками и ножами из кухни в зал, и дружный хохот интернациональной команды строителей сполна возместили мне страдания того дня.
Тогда же я стал яснее понимать суть СССР как некой «инверсной империи», где не центр живет за счет окраин, а окраины вовсю эксплуатируют центр.