Все тогда блуждали на ощупь, понимали, что надо выбираться из тяжелого положения, а куда двигаться — не знал никто.
К общей программе нашим кандидатом нужен был и общий, как сейчас скажут, бренд. Над ним долго ломали голову и спорили, пока на одном из совещаний в Доме ученых Михаил Астафьев, активный участник КИАН, под крылом которого начал свою политическую карьеру будущий вице-премьер Дмитрий Рогозин, не предложил: «Давайте назовем так: блок “Демократическая Россия”. Россия — то, что у нас есть. Демократическая — то, к чему мы все стремимся».
Название понравилось — и под ним мы пошли в бой.
Я, как и многие соратники, решил баллотироваться в депутаты.
Уровень амбиций зашкаливал, но претендентов много, не последнюю роль играли возможности поставить на службу общему делу те или иные ресурсы, каковых у меня почти не было. Кроме того, казалось очевидным, что российский парламент пока еще будет играть второстепенную роль при союзном парламенте (распад СССР тогда не рассматривался в качестве ближайшей перспективы, хотя тезис «отодвинете партию — распадется СССР» был очень популярен[48]). Но вот взять власть в Москве — столице СССР и РСФСР — задача важнейшая. Революции свершаются в столицах.
Итак, я согласился баллотироваться в Моссовет. Что касается конкретного избирательного округа, выбрал его по месту работы — в Калининском районе Москвы[49]. Руководство родного института мое выдвижение в депутаты не поддержало, но я на это и не рассчитывал. Однако не провести собрание по выдвижению кандидатов в депутаты они не могли: по партийной линии поступала соответствующая разнарядка, кого из вождей или нужных людей выдвигать в депутаты. Такое собрание прошло и у нас, и тут коллектив с изрядным удовольствием, в пику начальству, выдвинул и меня. К тому времени я стал довольно известной в демократических кругах фигурой и по тому же алгоритму получил поддержку ряда других организаций. Особенно запомнилась активная работа Владимира Ананича, который на собрании трудового коллектива своего мединститута «в контру» собственному директору выдвинул меня. Итог был приятен мне и неприятен директору.
Зарегистрировался кандидатом без проблем. Ходил по своему избирательному округу, агитировал. Упор делал на общих проблемах — как политических, так и городских. А городские проблемы с каждым днем становились все яснее: прилавки магазинов окончательно опустели. Помню, в Бибирево, в универсаме на Широкой улице, на продовольственных прилавках красовались только пластмассовые танки (чтобы уж совсем не были стерильно пустыми). Я тогда шутил: коммунисты добились наглядной реализации лозунга «Пушки вместо масла».
Так дни и летели: мы координировали работу кандидатов «Демократической России», организовывали многотысячные митинги и шествия и параллельно вели свои избирательные кампании.
А еще — дела домашние, да основная работа, за которую зарплату получал. В делах домашних я тогда, конечно, был помощником неважнецким. Дети неделями не видели отца. Я же находился в упоении битвы с коммунизмом, возможность победы над которым с каждой неделей казалась все более реальной.
В этой суматохе и представить не мог, какой удар готовит судьба.
Смерть Сахарова
15 декабря 1989 года. В ночи будит телефонный звонок. Лев Шемаев.
— Жень, это правда?
Голос такой, что отшучиваться сразу расхотелось.
— Ты о чем?
— Что Сахаров умер.
Сразу мысль — умер или убили? Уж очень выгодна была его смерть радикалам и среди коммунистов, и среди некоторых ельцинистов, ревновавших к Сахарову. Позднее узнал, что, как и следовало ожидать, такой вариант «органами» рассматривался, но не при Горбачёве[50].
Звоню Шабаду. Тот же вопрос:
— Это правда?
Толя чуть не рыдает.
— Правда. Сегодня ночью. В «рабочей» квартире. Вроде сам.