Я заставлю тебя влюбиться

— Нет, нет, нет, — мотаю головой из стороны в сторону, отказываясь верить.

Дроздов встаёт, поднимая меня за руки, прижимает к себе и крепко обнимает.

— Она не могла умереть, не могла, — реву, продолжая отрицать.

— Не могла, — тихо-тихо говорит Макс, но я разбираю слова. — Но умерла.

Лия (17)

Бездумно смотрю в иллюминатор самолёта. Облака самых различных форм медленно проплывают мимо, и в каждом из них я нахожу что-то, что напоминает мне Лесю: то это наше первое кулинарное творение — торт, который мы с горем пополам приготовили, когда нам было лет по восемь, переборщив со всем на свете, — то это наши рисунки из начальной школы — нужно было нарисовать картинку своего лучшего друга, у нас тогда получились каракули, потому что ни у меня, ни у Леси нет никаких способностей к рисованию, но, показав друг другу наши шедевры, смеялись мы долго, — то это сама моя подруга в детстве, которая так беззаботно улыбается, ещё совсем не зная, что ждёт её в будущем.

Поправляю солнцезащитные очки, чтобы они перестали скатываться на кончик носа, и отворачиваюсь от окна. Не могу смотреть в иллюминатор, иначе расплачусь, хоть и плакать уже нечем — вчера и позавчера всё выплакала, а сегодня перед самолетом наглоталась успокоительных, чтобы суметь хоть как-то пережить этот день.

Под очками скрываются мои красные глаза.

Когда мы с Максом проходили контроль, их попросили снять, и госслужащий, рассматривая моё опухшее от слёз лицо, много и долго хмурился, а потом и вовсе позвал старшего.

— С какой целью летите в Сочи? — спросил подошедший офицер.

— Похороны подруги, — сдавленно ответила я.

— Примите наши соболезнования, — произнес госслужащий и дал мне мой паспорт, пропуская. Это стало знаком для меня, я тут же спрятала глаза под очками.

— Спасибо, — тихо сказала я и двинулась к Максу, которого уже пропустили.

Ощущение будто я нахожусь во сне, будто всё это происходит не со мной. Два дня назад во дворе у Макса, ко мне только медленно начало приходить осознание произошедшего, но я всё ещё нахожусь на стадии отрицания смерти Леси. Тогда мы с Дроздовым нашли в друг друге подобие опоры, которое сохраняется до сих пор.

Позавчера, когда мой телефон снова начал разрываться от звонков родителей, я попыталась на него ответить, но смогла лишь всхлипнуть в трубку, тогда мобильный взял Андрей и назвал адрес нашего местонахождения. Он дождался приезда мамы и Степы, выразил свои соболезнования и лишь после уехал, когда удостоверился, что я в надежных руках.

— Андрей, спасибо тебе за сегодня, и наше свидание… — напоследок начала ему говорить.

— Я всё понимаю, только когда будешь готова, — кивнул он. — Если я ещё чем-то могу тебе помочь…

Я покачала головой, дав понять, что дальше мы сами, Андрей всё понял и оставил меня с семьей.

До посадки остается ещё полчаса, когда я чувствую руку Макса на своей и поворачиваюсь к нему.

— Сегодня будет тяжелый день, — низко произносит он и сжимает мои пальцы.

— Да, — соглашаюсь я, и весь оставшийся путь мы молчим.

В аэропорту меня встречают папа с братом, за Максом также приезжают родители. Папа просто раскрывает свои объятья, в которые я тут же кидаюсь и чувствую отцовскую любовь и тепло.

— Привет, солнышко, — тихо говорит папа. — Как ты?

В ответ я лишь пожимаю плечами.

— Готова?

Усиленно мотаю головой из стороны в сторону.

— К этому никогда нельзя быть готовым, — подтверждает он.

* * *

День превращается в один длинный нескончаемый кошмар. На кладбище у меня неожиданно откуда-то появляется новый поток слёз, хотя я думала, что организм максимально обезвожен, и я начинаю беззвучно плакать, смотря на лишенное дыхания и жизни лицо Леси в гробу. Рядом стоит Максим, в отличие от меня у него абсолютно каменное лицо, внешне он держится молодцом, но, когда он вновь обхватывает мою руку, и мы на мгновенье встречаемся взглядами, я понимаю, что на душе у него полный раздрай.

С погребением закончено, но мы с Максом просим дать нам ещё немного времени здесь на кладбище, в отличие от родителей Леси, которые покидают её могилу одними из первых, не в силах смотреть на надгробный камень своей дочери. Мама Леси продолжает рыдать, пока отец подруги аккуратно ведёт её к машине.

Я тоже никак не могу успокоиться, поэтому на глазах у всех оставшихся — Макса, его родителей, Луки и моего отца, — принимаю успокоительные таблетки. Они действуют на удивление быстро и затуманивают голову, притупляя боль.

— Леся была намного больше, чем просто подругой, — говорю я, перестав плакать. — Она была настоящим ангелом, готовым всегда прийти на помощь. Она во всём меня поддерживала, какими бы безрассудными не были мои идеи.

Макс молчит, но я замечаю, как напрягается его челюсть, а кулаки сжимаются до белых костяшек.

— Господи, у нас было столько планов! — продолжаю я, обращаясь к подруге, надеясь, что она меня слышит. — Я столько не успела тебе сказать, мы столько не успели с тобой сделать! Я не успела тебе отплатить за всю ту помощь, которую ты оказала мне. Леся, я так тебя люблю!