Я завтра улетаю

Я убрал ненавистные учебники подальше на полку, очень надеясь на то, что еще совсем не скоро достану их назад. От депрессивных мыслей о будущей учебе меня отвлек звонок в дверь. На пороге стояла Ксюша. Я чуть за сердце не схватился. Ее волосы! Ее красивые, светло-русые волосы выкрашены в черный цвет! Насыщенный, иссиня-черный! Я отшатнулся, увидев ее и, честно говоря, немного испугавшись неожиданности. Она рассмеялась, зашла в квартиру и сняла кроссовки. Я же совсем онемел. Я не мог найти подходящего слова, чтобы не обидеть Ксюшу. Зачем? Только один вопрос: зачем она это сделала? Хотя, нет, в принципе, мне было понятно зачем, но непонятно почему именно черный. Почему такой тяжелый, громоздкий, старческий цвет? Я спросил ее. Ксюша улыбнулась. Оказывается, она прониклась рок культурой, а там отрицают что-либо светлое. Культура рок-музыки? Я был обескуражен. Мне было не совсем понятно, как культура, в принципе, какой-либо музыки, может влиять на внешний вид человека? Я согласен с тем, что музыка, безусловно, может влиять на настроение, на внутренний мир человека, на его восприятие. Но на внешний вид! Я снова спросил: зачем? Разве рок-музыка так выглядит? Ксюша обняла меня и рассмеялась, сказала, что я – глупый. Та музыка, которую она слушала, была обреченной. В ее нотах постоянный минор, в который вплеталась меланхолия и безысходность, а лирика плакала болью и сожалением. О чем еще можно тут говорить, как только не о черном цвете? Я пожал плечами. Депрессивная музыка? Понятно. Я был не в праве навязывать свое мнение отчужденности. Я был нейтрален к любой музыке, больше, конечно, нравился русский рок. Не любил блюз и джаз. Пожалуй, эти направления, завитки музыки, повергали меня в шок. Я бы сказал в неприятный шок. Я воспринимал эти стили как музыкальный нотный хаос. Видимо нужно быть утонченным поедателем нот, чтобы съесть и не подавиться чем-то из блюза или джаза.

Ксюша прошла ко мне в комнату, спросила дома ли отец. Конечно, его не было и, откровенно говоря, я понятия не имел, где он был: на работе или внимал недавно рухнувшему СССР за партийкой в домино во дворе, попивая разбавленный спирт из железной кружки. Услышав, что отца дома нет, Ксюша улыбнулась как голливудская звезда, достала из рюкзака напиток насыщенного янтарного цвета в стеклянной таре. Это был виски. На мой вопрос, где она взяла его, ведь это дорогой напиток для неработающего студента, ответом стала коварная улыбка, злая, я бы даже сказал. Купила. Ксюша просто купила его. Я вздохнул. Уселся на кровать, пока Ксюша пошла за стопками, которых в моем доме было больше, чем в любой пивнушке. Я смотрел на бутылку. Я никогда не пробовал виски. И я не считал это упущением. Мне, конечно, было интересно, что это за напиток, но, откровенно говоря, желания пить в тот момент не было.

В комнату влетела Ксюша и перед моим носом появилось две водочных стопки. Неприятно хрустнула крышка и джин был свободен. Я понюхал содержимое и мое лицо непроизвольно скривилось в мятую половую тряпку. Ксюша поинтересовалась, неужели все настолько мерзко. Нет, не мерзко, отталкивающе и шокирующе. Я улыбнулся. Я сказал, что привыкну.

Мы выпили, покурили каких-то вонючих сигарет. Снова выпили. Ну что я мог сказать о виски, впервые попробовав их? Вырви горло, вот что! После первой стопки мое лицо превратилось в скукоженное месиво. Все горло было покрыто огнем без огня. Глаза так крепко зажмурились, что вовсе с лица пропали. Это было ужасно. Но едва реакция организма окончила свое выступление, я, наконец, смог почувствовать вкус напитка. Приятное, терпкое послевкусие. Ксюша смеялась, глядя на чужие лица, завладевшие моим. Как давно я не слышал ее смеха! Я был рад, что она, наконец, перестала плакать и мечтать о суициде. Спрашивать, наладились ли отношения с ее возлюбленным, я боялся, вдруг сковырну свежую корку на глубокой ране. Но Ксюша – это Ксюша, она все рассказывала мне, и если что-то поначалу оставалось сокрытым, то надо было всего лишь подождать, и Ксюша сама все расскажет. Так и случилось после очередной стопки.