Я жил. Мемуары непримкнувшего

Прежде чем отправиться в Мюнхен в воскресенье 29 октября, мы провели вторую ночь в Бреслау. У отца не было немецкой валюты, чтобы приобрести билеты в Мюнхен, а оттуда дальше в Рим. Он кружил по Бреславскому вокзалу в поисках офицера с честным лицом. Это была еще одна рискованная операция. Наконец он остановил свой выбор на ком — то и спросил его, уж я не знаю под каким предлогом, не будет ли он настолько любезен, чтобы поменять польские злотые на немецкие марки, что было дозволено делать германским военным, возвращавшимся из Польши. Офицер согласился.

Мы ехали в Мюнхен через Дрезден и прибыли туда во второй половине дня. Нам предстояло прождать несколько часов, прежде чем мы могли сесть на ночной поезд на Рим. Я был полон решимости использовать время в Мюнхене, чтобы посетить знаменитый музей, старую пинакотеку. Несмотря на возражения родителей, пообещав быть осторожным, я отправился от вокзала на Каро- линенплац, где в то время стоял мавзолей нацистским молодчикам, павшим в каких — то стычках за фюрера. У мавзолея стояли часовые, и вся площадь была увешена флагами со свастикой. До пинакотеки оставалось пройти не более километра, и вскоре я добрался до восточного входа. В конце лестницы стоял нацист в униформе.

— Здесь вход в пинакотеку? — спросил я.

— Пинакотека закрыта. Ты что, не знаешь, что идет война?

Я вернулся на вокзал. Позже мать призналась мне, что незаметно следовала за мной, на всякий случай. В 1951 году я снова проделал этот путь и был чрезвычайно рад, что нациста там больше не было, а я был.

Вечером мы приехали в Инсбрук, который со времени аншлюса (присоединения Австрии к Германии) использовался как пограничный пункт на пути в Италию. Офицер гестапо вошел в наше купе — кроме нас, там больше уже никого не было — для проверки паспортов: у нас был один на троих. Вскоре он вернулся и сказал, что, к сожалению, мы не можем продолжить путь в Италию, потому что у нас нет разрешения гестапо на выезд из Германии.

— Что же нам делать? — спросил отец.

— Вам необходимо следовать в Берлин, где ваше посольство оформит необходимые документы.

С этими словами он отдал честь и вернул паспорт.

Мы вытащили наш багаж из поезда и свалили его на платформу. Отец куда — то исчез. Мы с матерью беспомощно стояли, а вокруг нас весело болтали молодые немцы и австрийцы с лыжами в руках. Неожиданно вернулся отец. Он велел нам загружать багаж обратно в поезд. Мы сделали это в большой спешке, так как поезд вот — вот должен был отправиться. Едва мы разместили наши сумки в купе, как снова появился офицер гестапо.

— Я просил вас покинуть поезд, — сказал он строго.

Но он был небольшой начальник, и его слова не произвели должного впечатления. Отец, для которого немецкий язык был родным (он провел юность в Вене), старался исковеркать его как в грамматике, так и в произношении, чтобы сыграть роль испанскоговорящего южноамериканца. (На самом деле никто из нас не знал ни слова по — испански). Он объяснил, что был у начальника вокзала Инсбрука и сказал ему, что нам необходимо вернуться в свою страну как можно скорее. Начальник вокзала, вероятнее всего добродушный австриец, у которого не было полномочий решать подобные вопросы, выслушал его и сказал что — то вроде «von mir aus», что можно перевести как «что до меня, то…», а может быть, он сказал более шутливо: «Das ist mir Schnuppe» — «Ну, мне — то все равно».

Офицер гестапо взял наш паспорт и ушел. Поезд тронулся и медленно направился к итальянской границе в Бренеро, находившейся в двадцати пяти милях. За окном виднелись массивные Альпы. Это был самый критический момент нашей жизни, так как, если бы нас сняли с поезда в Бренеро и заставили ехать в Берлин, мы наверняка погибли бы, потому что «наше» посольство сразу бы узнало, что паспорт был недействительным, и, возможно, нас передали бы немецким властям.

Я не помню, как долго мы ожидали решения. Возможно, прошли минуты, но время тянулось невыносимо. Прежде чем мы достигли границы, офицер гестапо вернулся. Он сказал:

— Вы можете продолжить путь с одним условием.

— Каким условием? — спросил отец.

— Что вы не вернетесь в Германию.

— Aber Nein! (Никак нет!) — воскликнул отец, почти крича, как будто сама мысль о том, что мы вернемся в Германию, наполняла его ужасом.

Немец вернул нам паспорт и удалился. Мать разрыдалась, отец предложил мне сигарету, первый раз в жизни.

Рано утром мы прибыли в Больцано, где во время короткой остановки купили свежие сандвичи. Ярко светило солнце. Незадолго до полудня в понедельник 30 октября мы приехали в Рим.

Мое происхождение

Здесь настал подходящий момент повернуть стрелку часов назад и рассказать, кто я такой и откуда.