Я жил в провинции...(СИ)

Мою еврейскую маму с родителями, братьями и сестрой война застала в Кривом Роге. Слухам о том, что немцы будут расстреливать евреев, они не верили и не хотели эвакуироваться. Но в итоге успели сесть в один из последних эшелонов, с которым добрались до столицы Армении. В Ереване 20-летнюю Раю Вильтман судьба свела с 22-летним Сашей Гаевым, пациентом эвакогоспиталя ╧1530. Безмерно корю себя, что так и не расспросил родителей о подробностях их знакомства. Знаю только, что расставаясь надолго (Саша уехал на Урал поступать в вуз, фронтовиков, к слову, брали без экзаменов, Рая готовилась в Ереванский пединститут), папа поцеловал маму и сказал, что очень надеется на её еврейское благоразумие.

Когда родители поженились, мама перевелась на заочное отделение и переехала к отцу в Нижний Тагил. В 1948-м она родила в Запорожье, где осели после эвакуации её близкие, моего старшего брата Женю. В том же году семья перебралась в Зугрэс Сталинской (Донецкой) области, куда отца направили после окончания института.

Название "ЗуГРЭС" является аббревиатурой и расшифровывается как "Зуевская государственная районная электрическая станция". Строили станцию в 1929-1932 гг. Первое, что родители сделали, вселившись в выделенное им жилье, купили веник. Табуреты и стол отец смастерил из тарных ящиков. В этом небольшом городе в феврале 50-го на свет появился я. Папа к тому времени дорос на заводе до начальника цеха, мама работала в школе учителем русского языка и литературы. Жизнь налаживалась. Спустя, однако, несколько месяцев после моего рождения мы оказались на Колыме. Что же заставило успешных, вроде, родителей, прихватив малышню спешно завербоваться на Крайний Север?

Время, напомню, было сталинское послевоенное. Страну заполонили "вредители", "космополиты", "врачи-убийцы". Когда в механическом цеху Зуевского завода поломался американский, пришедший по ленд-лизу, станок, кто-то усмотрел в этом диверсию. Моему отцу, как начальнику, приказали написать донос на одного из рабочих. Дескать, не так обслуживал станок и специально вывел его из строя. Папа встал перед выбором: подлость или порядочность, благополучие семьи или неизбежные, кто знает какие, проблемы? Он нашел выход, уехав из Зугрэса как можно дальше. Представляю, как трудно далось такое решение! Мама хотела остаться с двумя детьми на руках у своих родителей в Запорожье. Но родители ей сказали: "Вышла замуж, значит должна быть с мужем". И все четверо Гаевых уехали в никуда.

До Хабаровска добирались поездом десять дней. Из Советской Гавани до Магадана шли пароходом чуть ли не двое суток. Охотское море сильно штормило. Мама, измученная морской болезнью, лежала пластом. Когда я, проголодавшись, начинал плакать, папа подносил меня к маминой груди, чтоб я мог насытиться и уснуть. Последние 200 км на север от Магадана одолели по колымской трассе автобусом. Здесь, в поселке Спорное (когда его строили, долго спорили о названии) и прошли первые восемь лет моей жизни. Они были наполнены событиями только светлыми. Так что если для большинства советских людей слова Колыма, Магадан, Крайний Север ассоциируются, прежде всего, с Гулагом и политзаключенными, то для меня Колыма - счастливое, без натяжек, детство.

В Спорном я пошел в детский сад, первую воспитательницу Софью Павловну до сих пор помню. Так же как приятелей, с которыми рос, - Сережку Чистякова, братьев близнецов Витьку и Славку Пастернаков (мы их дразнили за "не наше", как оказалось - украинское, произношение), Люську Володскову, партнершу по игре во врача и больного. Названия близких к нам тамошних населенных пунктов - Ягодное, Палатка, Оротукан, Дебин - тоже навсегда в памяти.

Речка, на которую бегали нежарким коротким летом, называлась Ударник. Мы учились на отмелях плавать, ловили руками рыб-усачей, хвастались друг перед дружкой найденными "золотыми" камешками. Взрослые, занятые работой, почти нас не контролировали. Набив пазухи рубашонок фисташками (магазины были полны китайских орешков и консервированных ананасов, - дружба с Поднебесной находилась на пике), ребятня уходила на целый день в сопки. Там мы собирали чернику и голубику, играли в города и названия кинофильмов, смотрели с высоты на машины, едущие по трассе на Магадан и обратно. Зимой, а холода бывали под минус сорок, катались на лыжах, рыли тоннели в двух-трехметровой снеговой толще, строили ледяные крепости. Весной, когда Ударник набухал большущими льдинами, ходили смотреть, как на речке аммоналом взрывают лед. Осенью любили ездить с родителями "на силос" - взрослые заготавливали корма для животноводческих ферм, мы ж, предоставленные себе, наслаждались беготней и свежими впечатлениями. Нормальное для пацана было у меня детство!