Читаем Я жил в провинции...(СИ) полностью

Повторюсь: серьезных проблем с "пятой графой" никогда не имел. Но вот мои друзья с таковыми сталкивались. Один не смог поступить в МФТИ (Московский физико-технический институт), готовивший ученых-ядерщиков и, следовательно, для евреев закрытый. Второй не получил продвижения по службе. Третьему отказали в приеме в КПСС, сославшись на отсутствие "еврейских квот". На мехмате Харьковского госуниверситета, где учился мой старший брат, произошел такой случай. Местному КГБ стало известно, что группа студентов-евреев во время застолий активно обсуждает "тему Израиля" - условия жизни в стране, сложности эмиграции из Союза. Когда в вузе начались разговоры о возможном отчислении этих ребят, мой брат, который был комсоргом своего курса, отправился в Комитет, чтобы лично убедиться в справедливости обвинений. Дежурный, узнав о цели визита четверокурсника ХГУ, дальше своей комнаты его не пустил. На основании чего Женя, выступая на комсомольском собрании, осуждающем "отщепенцев", заявил, что был в КГБ, там никаких претензий к опальным студентам ему не высказали. Наивность и простодушие брата сошли ему с рук, а троих студентов-евреев из университета таки отчислили. Еще трое отделались выговорами по комсомольской линии.

С юных лет я улавливал существование между людьми флюидов межнациональной неприязни. Мои добрые дедушка с бабушкой, например, плохо относились к цыганам. Не к конкретному конокраду или нечестной гадалке - ко всему "цыганскому племени". Те же великовозрастные братья Чайки почему-то в моем лице ненавидели всех евреев. Что-то неподвластное детскому разумению витало в воздухе родного отечества, особо, впрочем, и не тревожа. Типа надоедливой мухи - раздражает, но жить-то можно. Отмахнулся - и все. Читайся на моем лице "жидовство" явственней, наверняка бы страдал и комплексовал по этому поводу. Но я в своем довольно-таки стерильном жизненном пространстве долго не замечал очевидного. Даже после случая с Леней Штаркером не сразу поверил, что дело в его национальности.

Реальным содержанием понятия антисемитизм, ксенофобия наполнились далеко не сразу. Разные советские люди - в силу воспитания, культуры, образования - относились "к еврейству" по-разному. Но антисемитизм не громкий, постоянно тлеющий и, как ни крути, узаконенный, в стране был!

Нелюбовь к отдельным двуногим особям я в жизни, конечно, испытывал. Но ненавидеть весь народ, нацию? Сейчас понимаю, что прививку хорошего советского интернационализма получил в армии, проходя службу в Тбилиси и азербайджанском Кировабаде (с 1989-го городу возвращено прежнее имя - Гянджа). В нашем танковом батальоне были парни разных национальностей, и мы прекрасно все ладили. Небогатая солдатская лексика не обходилась без мата и таких слов как чурка, азер, чучмек, армяшка, но никакого "расового" подтекста здесь не было. Моими лучшими друзьями в армии стали армянин Рафик Айрапетян, лезгин Мирза Новрузбеков, молдавский еврей Лева Машкауцан, хохол Миша Кундий.

Когда же и почему поселяется в человеке микроб неприязни - к цыганам, кавказцам, евреям, неграм? Василий Аксенов (один из писателей, формировавших мое поколение) в своей книге об Америке "В поисках грустного бэби" рассказывает, как неожиданно для себя столкнулся за океаном с проблемой расовых отношений. Когда темнокожая чиновница из Управления иммиграции долго не принимала у него документы, раздраженный писатель мысленно обозвал женщину черной. Общение с неграми, из-за специфического запаха их кожи, какое-то время было для Аксенова вообще неприятно. Устыдившись своих рефлексий, немного отдававших расизмом, писатель посвятил их разбору несколько страниц книги.

Испытывать неприятные чувства (иногда и не мотивированные) по отношению к представителю какой-то национальности может каждый. Человек цивилизованный ни при каких обстоятельствах этой неприязни не проявит. Антисемит же, для которого евреи, как для Аксенова негры, "пахнут", не стесняется свое невежество демонстрировать. Моя родная племянница Юля родилась в 1970 году, двоюродный племянник Кирилл - в 1982-м. Оба, по рассказам их родителей, будучи детьми, стеснялись признавать в себе еврейские гены. Не ведаю, какие "этнические конфликты" случались у любимых мною племянников, но, судя по всему, уровень антисемитизма в обществе со времени моего детства уменьшился ненамного.

2001 год. В компании коллег-журналистов сообщаю об успешной сдаче экзамена на водительские права. Трое поздравляют, плотно пожимают мне руку. Четвертый, к слову корреспондент серьезной столичной газеты, язвит на полном серьезе: "Так ваши же обычно не сдают на права". Признаюсь, что испытал острое желание ударить его чем-то тяжелым.

2008 год. Сижу в гостях у известной запорожской художницы. В общей беседе одна из дам, искусствовед по профессии, говоря о своем знакомом, бросает фразу: "У него жена была работящая женщина, хоть и еврейка".

Перейти на страницу:

Похожие книги

Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее
«Ахтунг! Покрышкин в воздухе!»
«Ахтунг! Покрышкин в воздухе!»

«Ахтунг! Ахтунг! В небе Покрышкин!» – неслось из всех немецких станций оповещения, стоило ему подняться в воздух, и «непобедимые» эксперты Люфтваффе спешили выйти из боя. «Храбрый из храбрых, вожак, лучший советский ас», – сказано в его наградном листе. Единственный Герой Советского Союза, трижды удостоенный этой высшей награды не после, а во время войны, Александр Иванович Покрышкин был не просто легендой, а живым символом советской авиации. На его боевом счету, только по официальным (сильно заниженным) данным, 59 сбитых самолетов противника. А его девиз «Высота – скорость – маневр – огонь!» стал универсальной «формулой победы» для всех «сталинских соколов».Эта книга предоставляет уникальную возможность увидеть решающие воздушные сражения Великой Отечественной глазами самих асов, из кабин «мессеров» и «фокке-вульфов» и через прицел покрышкинской «Аэрокобры».

Евгений Д Полищук , Евгений Полищук

Биографии и Мемуары / Документальное
Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное