Я живу в октябре

Единственное табу, которое мы негласно соблюдали в разговорах, это грядущие перспективы. Мы оба знали, что нам не суждено стать счастливыми родителями. Если сильно повезёт, роды будут в начале сентября (прогноз врачи давали, естественно, по линейному времени, но математика была простой), тогда у молодой мамы будет хоть какое-то время. А у меня – лишь один день, после чего наши пути окончательно разойдутся – малыш останется в обычном времени с другими людьми.

– Вы идиоты, – сказала мне Нелька. – Я никогда на такое не решусь. Вам придётся отдать его в приют, и вы никогда не увидите, как он или она повзрослеет.

– Это новая жизнь, – возразил я. – Плохо, что она будет без папы и мамы, но лучше, чем её не будет вовсе.

– А с Ритой что будет, не думал? Вам мужикам-то что. Не вам вынашивать, не вам рожать. А ей отдавать родную кровиночку. Навсегда!

Тут мне нечего было возразить.

– И помалкивай обо всём этом, – предупредила она. – Дети любят тишину.

– Что за казанские суеверия?

– Не в этом дело. Подумай, ребёнок будет один в линейном времени. Идиотов и так хватает, а уж среди лунников ещё больше. Понял?

– Ладно, – неохотно согласился я. Мне отчасти не хотелось с ней спорить, а отчасти – ну кому трезвонить-то?

Дни летели. Я с нетерпением ждал следующего месяца. Когда видишь беременную женщину не каждый день, а ежемесячно, то замечаешь, насколько меняется человек. Внешние изменения были само собой – с четвёртого месяца живот стал расти. Груди у Ритки стали шикарные – я такие только у журнальных красоток видел. Жаль, что моя любимая на секс была не настроена. Говорят, у некоторых из-за гормонов темперамент, наоборот, становится неудержимым. А мне то ли не повезло, то ли я не попадал на нужную фазу. Но дело даже не в телесном преображении. Взгляд меняется. Она уже не просто идёт, она плывёт по жизни, смотрит на тебя, словно из глубины неба. Как там пелось-то: «Движения твои очень скоро станут плавными, походка и жесты – осторожны и легки»[1]. Я от Нельки узнал, что эта строчка из песенки Наутилуса про беременность. Вот уж не в жизнь бы не подумал. Самому пора стихи писать, но поэт из нас всё-таки Ритка, а я так, хороший слушатель. Что она последнее мне декламировала?

Известна точка взлёта –

Тело, сердце и душа,

И в жилах нового поэта

Струится вешняя вода.

Из уютной тёплой тьмы

Рождаются твои пути,

Ведь первый детский плач от века

Надёжит всякого человека[2].

Светлая она у меня.

***

В ту ночь я не спал. Технически правильно говорить – в две ночи, поскольку не спалось мне и 7 ноября, и 7 октября, но так придираться мог только утомлённый нервами мозг. Я переместился около полуночи. Первый на моей памяти раз, когда я ускорял возвращение – лежа на диване мысленно подгонял захлёстывающий меня поток. А он, как назло, разливался неторопливо, словно Волга в июльскую жару.

Очутившись в октябре, я первым делом бросился к мобильнику – там было пусто. Конечно, мы с Нелькой договаривались о сообщении после часа ночи, но я всё равно почувствовал разочарование. А потом подобралась тревога – воображение, как назло, стало рисовать картинки неудачных родов, смерти роженицы, каких-нибудь мутаций у ребёнка и прочую муть из трешовых фильмов.

Надо было себя чем-то занять, и я полез в интернет. Меня, как назло, вынесло в страницу ЖЖ-шных уведомлений, где уже красовалось очередное откровение от Валентины Павловны:

– Тибетские мудрецы считают время воронкой – оно ускоряется ближе к сливу. Это превосходно объясняет, почему двадцать первый век – последний…

С какой жёлтой страницы она это уволокла осталось загадкой – я быстро закрыл страницу, но, как говориться, осадок остался. Мне вспомнились рассказы Барри о родах в Латинской Америке, кажется он имел в виду Аргентину, но может и Бразилию. По его словам, мужчины, которые присутствуют там на родах – поют. И роженица, как может, им подпевает. Говорят, так снижается болевой порог и можно обходиться без анестезии. С чего Барри мне об этом поведал – совершенно не помню. Но, оказывается, в глубинах памяти история сохранилась, и вот, пожалуйста, всплыла. Какую, интересно, песню можно было бы исполнять для Риты? Хотя Барри вроде вещал про песни без слов. Значит, пришлось бы разучивать какую-нибудь оперную арию – всё равно там слов не разберёшь.

Я представил себе картинку и нервно захихикал.

Определённо, нервишки пошаливали. Что вообще делают молодые отцы в ожидании вестей? Водку пьют? Уходят в работу? Или срочно устраивают мальчишник (или как тут должно называться?). Всё же латиноамериканцы со своими песнями лучше придумали. Я дёрнулся позвонить Барри и порасспрашивать его подробнее, но вспомнил строгое наставление Нельки держать язык за зубами. Все эти предосторожности меня сейчас жутко бесили – понимаю, что есть суеверия, но полная завеса тайны попахивала паранойей.