Я жизнью жил пьянящей и прекрасной…

В субботу читал. Вчера провел здесь весь день. Сегодня утром в половину одиннадцатого принес уже второго Берарда – выбрать одного из двух для или вместе с Наташей. Вздор! Это не поможет! Скорее навредит! В последний раз, когда я подарил рисунок, она даже не поблагодарила. И я не удивился бы, если бы такой осел, как я, послал ей не одну, а обе акварели. Капля мазохизма. До обеда ожидал звонка. Естественно, не позвонила.

Потом в Центральном парке. Прогулялся. Великолепная прохладная солнечная погода. Желтые почки на кустах. Воздух как холодное «Мозельское». Думал о Н. Раздраженно и сам с собой дискутировал. Что же со мной происходит? Я довольно ясно понимаю, в чем дело: ведь этот эгоистичный человек (как она жестко ходит, почти топая, что совсем не соответствует ее облику; но я тут же пытаюсь извиниться: может быть, эта особенность у нее из-за проблем со спиной), привыкнув к окружающим, не любит оставаться один; он не может забыть, что он вначале был влюблен, как я; он, считаю я, имеет ко мне меньше серьезного интереса, чем к своим друзьям.

Как часто сыпятся неприятности с ясного неба! Как мало она заботилась обо мне, когда я болел! Пришла, как я помню, два раза за четыре недели. Объяснила тем, что к ней каждый вечер приходила Джоан! Как будто она не могла ничего с этим сделать или приходить ко мне раньше. Обижается при каждой возможности, но сама способна обидеть – ведь это же другие. Им всегда можно вырывать перья.

Влюбленный говорит себе: днем я буду разумным, рассудительным, но ночью! Ночью стираются все ограничения.

Сегодня после обеда, во сне, которого не было, внезапный жар в сердце, паника. Как будто все прошло, невозвратимо. Подобное происходило в сумеречном свете в Вествуде, во время разрыва с Марлен. Навсегда, как часто говоришь, думаешь и никогда по-настоящему не ощущаешь.

Если бы это произошло со мной во время разговора по телефону – мой Бог!

Теперь, в восемь часов вечера, естественно, не позвонила.

По дороге домой встретил Джоан, девушку Наташи, с собакой Джека, золотисто-бурый спаниель. Сказала мне: Н. сейчас у парикмахера в Вальдорфе. Могла позвонить из аптеки или от парикмахера.

Естественно, не пришла! Уже нет, так что я могу вычеркнуть еще два дня. Великодушия у нее в подобных ситуациях ноль. Только то, что задевает ее!

22.02.<1949. Нью-Йорк>

Вечером тоже не позвонила. Если бы я принимал участие в этом обезьяньем театре, то сейчас было бы самое время завязать. Вместо этого мог бы полдюжины раз сходить к зубному.

Почему моя жизнь должна быть под наблюдением, критикой и оценкой мисс Уилсон? Дорогой мальчик и т. д.

Сегодня утром дуновение смысла. Становишься тем, каким тебя воспринимают. Этот птенец, чью жизнь я не критикую, не задумываясь, подвергает мою жизнь критике.

Обдумал ее поведение за последние годы (да, годы!): эти насмешки, нетолерантность (хотя себя считает толерантной), чувство превосходства (с напускной благопристойностью), незаинтересованность во мне и, как само собой разумеющееся, принижение моей работы (и попытки к этому).

Если ты артист, то не должен иметь связи с публичными людьми и заводить только временные, несерьезные связи, при которых не теряешь себя. Н. хочет быть пограничным случаем – часть ее поступков доказывает это, Кокто^* и т. п. Но также это доказывают ее широко распространившиеся знакомства и важность, с которой она их принимает, даже рассматривает как долг. И кем были ее мужья? Некий гонщик-модельер^*, гомосексуальный друг^*, которого она увела от Н. Кауарда. Разрушив их отношения, она продолжала общаться с бедным Ноэлем. Чего мог добиться Джек без помощи Кауарда? По словам Наташи, в отместку Джек вел себя по отношению к Кауарду так ужасно, что ей пришлось вмешаться.

Что сказала однажды Мэгги ван Зуйлен? Н. испорчена гомосексуалистами; у нее посредственный вкус.

Сам того не желая, подстраиваешь свою жизнь под это вечно недовольное, брюзжащее, критикующее существо – и если поднять глаза и спросить: кто делает все это? – удивишься.

Нет ничего труднее, чем избавиться от нуля. У нуля преимущества ничегонепонимания, слепого эгоизма и ограниченности, отсутствия логики, мелочности и космического идиотизма.

Прочитал несколько старых стихов в альманахе Курта Вольфа. Штадлер, Тракль, Верфель. Вдруг понял, чего так давно не хватало с тех пор, как работа стала ремеслом: энтузиазма, радости от поэтического видения, мышления и чувствования. Того, чего в Америке было еще меньше, и того, что было давно потеряно.

Я должен попытаться писать стихи. Несмотря на ремесленное шутовство, в которое погружаюсь.

Наташа, Бог знает, отвлекаясь от ее внешности, давала мне в последние годы мало вдохновения и конструктивного восторга. Все те письма, которые я выжимал из себя! Слишком многие! Она ими засыпана, не может этого выносить! Многие женщины не терпят этого. Марлен тоже.

08.08.<1949. Порто-Ронко^*> понедельник