Я жулика люблю

Когда стоявший на тумбочке возле моей кровати телефон разразился нетерпеливой трелью, я отбросила журнал, которым заглушала растущее желание покемарить, и, дав аппарату назвониться вдоволь, сняла трубку. Имитировать сонный голос мне было нетрудно, все-таки спать хотелось уже нечеловечески.

— Алло, — заспанным казенным голосом пробормотала я. — Скорая психиатрическая слушает.

Трубка ошеломленно молчала, и уже более строго я произнесла:

— Алло, я вас слушаю! Клиент, в чем дело? Кто там хулиганит?

— Извините, я, наверное, ошибся, — пролепетал хорошо знакомый мне голос, и «Вадим» положил трубку.

Через минуту телефон зазвонил снова. Я невольно хихикнула и сняла трубку вторично:

— Алло! Вы долго будете безобразить? Чего молчите, клиент?

— Мила? Ты… ты чего? Ты заболела?

— Кто это?

— Вадим!

— Не знаю я никакого Вадима. Не мешайте работать!

— Как это не знаешь?! Это же я!

— Что значит «я»? «Я» бывают разные! — с удовольствием процитировала я знаменитый ответ осторожного Кролика из незабвенного «Винни-Пуха».

— Да Вадим это! Ты что, сдурела?

— Я вам сказала, кажется: не знаю никакого Вадима.

— Это номер такой-то?

— Ну?

— Это Людмила Мотылева?

— Ну?

— Ты что, Мила, разыгрываешь меня, да? Какая еще скорая психиатрическая?!

— Гражданин, это телефон доверия, — веско сказала я. — Если вы решились к нам обратиться, могли бы по крайней мере не напиваться до такого состояния. Стыдно, клиент!

— Мила, ты спятила? Это Вадим, Вадим Левин!

— Ну что ж, сейчас я вас запишу. Счет за разговор перешлют по вашему домашнему адресу. Так что у вас за проблема? Кстати, голос у вас чегой-то слишком встревоженный. И очень похож на голос моего жениха. Может, знаете такого? Его зовут Андрей Владимирович Шутилов!

Кажется, он ушам своим не поверил. Во всяком случае, дыхание его куда-то пропало, а спустя минуту меня оглушил крик:

— Ми-и-ила! Ты меня узнала?!

— Голос, конечно, сразу узнала, — переходя на свой обычный тон и давая этим понять, что маскарад окончен, сказала я. — Но почему ты мне все время упорно талдычишь, что тебя Вадимом зовут? Или тебе при крещении двойное имя дали? Хозе-Рауль-Мария-Владимирович Шутилов! Или Вадим-Андрей? Кстати, как там твоя очередная жертва поживает, Рита, кажется? Или у нее тоже псевдоним имеется?

Он, похоже, несколько опомнился и, как всякий настоящий мужчина, с которого неожиданно сорвали маску, попытался перейти в стремительное наступление:

— Откуда ты про Риту знаешь? И мое настоящее имя… откуда оно тебе известно?

— От верблюда, — немедленно ответила я. — Да, он тут просил передать тебе пламенный привет.

— Кто? — окончательно растерялся Шутилов.

— Верблюд.

— С-слушай, т-ты! — От ярости этот аферист даже начал заикаться. — Я т-тебе такого в-верблюда покажу!

— Руки коротки, — медовым голоском пропела я.

— Ах, так… — И он временно заткнулся.

В его хитро перекрученных мозгах явно забурлил мощный мыслительный процесс, который неизбежно должен был привести к ложному выводу. На что я и рассчитывала. Этот прохиндей уже давно разучился мыслить просто и ясно, как обыкновенные честные люди, и, пользуясь своей извращенной логикой, обязательно должен был когда-нибудь перехитрить сам себя.

— Значит… значит, это все-таки ты за мной по приказу Калиновского шпионила! То-то про его знаменитую баню как-то проболталась! Ах ты, — и дальше последовали нецензурные, но очень виртуозные выражения.

Подумать только, как легко слетает с некоторых псевдовоспитанных граждан тонкий лоск цивилизации! Извозчик старорежимный — и тот бы покраснел, а уж его лошадь и подавно. Нечто подобное я слышала только раз в жизни, когда один старый знакомый, пообещав мне необычное развлечение, провел меня на защиту диссертации своего брата «Исторические корни и дальнейшее развитие русских бранных выражений». Но, конечно, научная работа была зачитана далеко не так эмоционально и вдохновенно.

Когда он остановился, чтобы восстановить дыхание, в тщательно продуманное наступление перешла я.

— Ты, кажется, вообразил, что со своей Ритой беседуешь? Уверена, ей такая лексика не в диковинку.

— Что-о?! Да как ты смеешь, вобла сушеная, себя с ней сравнивать!

И его тирада перешла в новую фазу. Я узнала, что Маргарита — цветок нежный, благоуханный, а вот я… Выдержать его эпитеты, из которых «сушеная вобла» оказался еще самым мягким, мне помогло только твердое решение: ни в коем случае не позволять ему вывести меня из терпения. Мне непременно нужно было добиться, чтобы он решился на встречу.

— Ты закончил? — холодно спросила я, когда он иссяк. — А теперь слушай меня внимательно. Шутки в сторону, гражданин Шутилов! Никакого Кали… как его — Калинин? — я знать не знаю. Это раз. А два, за все можешь благодарить собственный длинный язык! Не надо было по всей Москве трепаться о своих преувеличенных мужских достоинствах, очень, кстати, средненьких.

Такого удара по самолюбию ни один мужик не выдержит.

— То есть?!