Когда поздним вечером первого сентября раздался звонок в дверь, Алексей Петрович с трудом оторвал голову от спинки кресла. Целый день он как заведенный нажимал заветный тайный номер, презрев всяческие наставления о конспирации, но тщетно. Вениамин Лукьянович словно сквозь землю провалился.
От бесконечных треволнений у Мордвинова сделалась дикая мигрень, которую не могли излечить ни коньяк, ни таблетки, ни тем более слезливые причитания верной подруги жизни.
Юля комментировала их выражениями типа: «Во дают!» и прочими, не испытывая к поверженному отцу ни капли сочувствия. Ну, ни единой. Хотя, конечно, жалко старого придурка… немножечко. Чуть-чуть.
От причитаний нежная супруга постепенно перешла к обвинениям в ненужном и опасном авантюризме и вот уже третий день кряду костерила мужа на чем свет стоит, грозя окончательно выйти из-под его воли.
Ко всему этому прибавилась небрежно нацарапанная открытка от дочери. Юля заботливо извещала, что начала кампанию по принудительному разделу лицевого счета.
Вследствие всех этих неурядиц и ужасов, разрастающихся как снежный ком, Мордвинов утратил последние остатки воли, спокойствия и рассудка. Он хотел только одного: чтобы либо он, либо все остальные провалились в тартарары и всё это наконец кончилось! Так или иначе.
Правда, он еще не дошел до той стадии, когда обращаются за подмогой к милиции или бегут в прокуратуру. Угроза неизвестного шантажиста, что за его квартирой и личностью ведется неусыпное наблюдение, ввергла господина Мордвинова в состояние детской беспомощности. Она вряд ли уменьшилась бы, знай он, что за ним следят не партнеры-мафиози, а единокровная дочь.
К тому же пришлось бы вдаваться в ненужные подробности и объяснять, что с господами Калиновским и Корякиным его связывают гораздо более тесные отношения, нежели он утверждал ранее. А попутно неизбежно возник бы и неделикатный вопрос о полутора миллионах баксов — и фальшивых, и настоящих.
Мордвинов перестал спать, бриться и выходить из дома. Как затравленный зверь, он целыми днями просиживал в самом темном углу своей нелепой помпезной комнаты-квартиры, обмотав голову мокрым полотенцем и огрызаясь, как побитая цепная собака, когда жена особенно его доставала.
На столе перед ним выстроилась батарея полных бутылок, под столом перекатывались опустошенные, а вместо закуски Алексей Петрович глотал элениум и родедорм.
Поэтому он еле сумел приподнять свою тяжелую голову, когда раздался роковой звонок в дверь. Приподнял и тут же со стоном уронил обратно на спинку кресла.
— Галя, посмотри, — хрипло велел он супруге, которая безостановочно моталась взад-вперед по комнате, как толстое ворчливое привидение.
— Сам бы задницу свою жирную от кресла оторвал и посмотрел! — непочтительно огрызнулась супруга, буквально на глазах из нежной подруги жизни и верной соратницы превращавшаяся в строптивую мегеру.
За стенкой Юля тихо прыснула в ладошку и отхлебнула глоток холодного пива.
Мордвинов грохнул кулаком по столу и просипел сорванным голосом:
— Я кому сказал, подойди к двери!
Галина Юрьевна зашлепала к двери, не переставая ворчать и постепенно повышая голос. Мордвинов заскрипел зубами, закрыл глаза и прошептал самому себе:
— Чтоб она… Чтоб ее…
Он не успел договорить, чего именно желает заботливой супруге, доброго здоровьица или же кары небесной. Объект его неоконченной тирады, то бишь жена, влетела обратно в комнату и застыла на пороге, нелепо раскинув в стороны руки. А по бокам ее воздвиглись две молодцеватые фигуры. Одеты они были в хорошо знакомую каждому нечестному и даже честному человеку милицейскую форму.
Опомнились супруги Мордвиновы только в «воронке», увозившем их неведомо куда.
Первой пришла в себя подруга страсти нежной, доказав это тем, что внезапно накинулась на мужа с гневными выкриками:
— Допрыгался! Добился-таки своего!
Алексей Петрович ответил ей бессмысленным мычанием и забился в угол машины.
— Лелик! — неожиданно меняя тон, слезливо воскликнула Галина Юрьевна. — Леличек, что же теперь будет?
Мордвинов обратил на нее воспаленные от бессонницы глаза и истерически расхохотался:
— Тюрьма теперь будет!
В квартире соседки Юля озадаченно покрутила головой, поднялась с разложенного на полу матраса и принялась названивать Пашке Гению.
Я проторчала в вестибюле ресторана «Прага» больше часа. Шутилова не было и в помине.
Гадая, как он будет выглядеть на этот раз, я впивалась взглядом не только в каждого рослого мужчину, но и, вспомнив незабвенную комедию «Тутси», в каждую высокую женщину.