Читаем Я — Златан полностью

Тюрам, как послушное дитя, конечно, ушел. Мне нужно было остыть. Два часа спустя я увидел парня с кучей льда на лице в маесажном кабинете. Это был Зебина. Нехило я приложился. У него до сих пор еще болело. Он долго еще ходил с фингалом, а Моджи влепил нам обоим штраф. А вот Капелло ничего не предпринимал. Он даже к себе нас не вызывал. Сказал только, что это хорошо для команды.

В этом весь он. Адреналин — вот, что было ему нужно. Можно было драться, вести себя как животные. Но были вещи, которые нельзя было допускать: ставить под сомнение его авторитет или действовать опрометчиво. Вот тогда он злился. Помню, мы играли против «Ливерпуля» в четвертьфинале Лиги чемпионов. 0:2 проигрывали. А перед матчем Капелло объяснял нам тактику и говорил, кому с кем играть при угловых. Но Тюрам решил опекать другого игрока «Ливерпуля». И как раз тогда нам и забили. В раздевалке после матча Капелло как обычно прогуливался туда-сюда, а мы сидели, вжавшись в скамьи, и думали, что же сейчас будет.

Кто сказал тебе держать другого игрока? — спросил он Тюрама.

Никто. Но я думал, так будет лучше, — ответил Тюрам.

Капелло вдохнул и выдохнул пару раз.

Кто сказал тебе держать другого игрока? — повторил он.

Я думал, что так будет лучше.

Услышав то же объяснение, Капелло спросил в третий раз, и получил тот же ответ. Тогда Капелло просто взорвался:— Я говорил тебе держать другого игрока, а? Я здесь принимаю решения или кто-то другой? Я? Или нет? Я говорю — вы делаете. Ты понял?Потом он пнул массажный стол и резко повернулся к нам. В таких ситуациях обычно боишься даже глаза поднять. Все вокруг сидели, уставившись в пол. Трезеге, Каннаваро, Буффон — все и каждый. Ни одна мышца ни у кого в тот момент не двигалась. Никому бы не хотелось сейчас оказаться на месте Тюрама. Никто не хотел бы еше раз увидеть эти полные ярости глаза. Много чего было. И не сказать, что это было легко. Но главное: я продолжал хорошо играть.Капелло убрал из состава Алессандро Дель Пьеро, чтобы освободить место для меня. А ведь Дель Пьеро уже лет десять как имел статус неприкосновенного. Конечно, посадив на лавку настоящую икону клуба, Капелло вызвал тем самым негодование болельщиков. Они освистывали тренера и кричали в поддержку Дель Пьеро.Дель Пьеро семь раз выигрывал скудетто и был ключевым игроком «Ювентуса». Кроме того, он выигрывал Лигу чемпионов и был любимчиком семейства Аньелли. Звезда огромной величины. Ни один обычный тренер не рискнул бы посадить его на скамейку. Но Капелло как раз необычный. Его не заботит ни история, ни статусы. Он просто ведет команду вперед, и я был благодарен ему за это. Но, конечно, вся эта ситуация на меня давила. Я должен был играть особенно хорошо, когда занимал на поле место Дель Пьеро. И действительно: я все реже слышал его имя с трибун, гораздо чаще слышалось «Ибра, Ибра!». В декабре фаны выбрали меня игроком месяца, и это был невероятный успех.В Италии я хотел сделать серьезный шаг вперед. Конечно, я понимал, что все может сложиться по-разному: вот ты вроде король, а теперь — полный ноль. Спецзанятия с Гальбьяти, безусловно, дали свои плоды. Благодаря им, я стал намного более бережно относиться к каждому мячу, и, надо сказать, стал эффективнее в штрафной. Я изучил множество различных ситуаций, поэтому долго думать не приходилось — я действовал уже на автомате.Но не стоит забывать: чтобы оставаться опасным вблизи ворот, нужно иметь голевое чутье. Оно либо есть, либо нет. Вы можете, конечно, попытаться его приобрести, но, что приобретается, то и теряется. Я никогда не видел в себе просто бомбардира. Я был

игроком, который всегда хотел что-то изменить. Я был готов к великим свершениям. Но в январе я потерял хватку.

Я пять матчей подряд не мог забить. За три месяца я отличился всего однажды. Не знаю, почему так произошло. Капелло начал наседать. Он разрушал во мне все то, что до этого создал.

Ты ни черта не делаешь! Ты бесполезен! — кричал он, но из состава не убирал.

Он все еще держал Дель Пьеро на лавке, и я предполагал, что он так кричал, чтобы меня мотивировать. По крайней мере, я надеялся на это. Конечно, хотел, чтобы его игроки поверили в себя, но видеть их чересчур самоуверенными он не желал. Самоуверенность он ненавидит, и это многое объясняло. Он то поднимал игроков на новую ступень, то сбрасывал их вниз, а потому я понятия не имел, где я нахожусь сейчас.

Ибра, подойди ко мне!

Перейти на страницу:

Похожие книги

Айвазовский
Айвазовский

Иван Константинович Айвазовский — всемирно известный маринист, представитель «золотого века» отечественной культуры, один из немногих художников России, снискавший громкую мировую славу. Автор около шести тысяч произведений, участник более ста двадцати выставок, кавалер многих российских и иностранных орденов, он находил время и для обширной общественной, просветительской, благотворительной деятельности. Путешествия по странам Западной Европы, поездки в Турцию и на Кавказ стали важными вехами его творческого пути, но все же вдохновение он черпал прежде всего в родной Феодосии. Творческие замыслы, вдохновение, душевный отдых и стремление к новым свершениям даровало ему Черное море, которому он посвятил свой талант. Две стихии — морская и живописная — воспринимались им нераздельно, как неизменный исток творчества, сопутствовали его жизненному пути, его разочарованиям и успехам, бурям и штилям, сопровождая стремление истинного художника — служить Искусству и Отечеству.

Екатерина Александровна Скоробогачева , Екатерина Скоробогачева , Лев Арнольдович Вагнер , Надежда Семеновна Григорович , Юлия Игоревна Андреева

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное