Я знаю, что ничего не знаю

– А не те ли правильно действуют и наименее погрешают, которые знают зло и добро, что должно делать и чего не должно?

Понравилось и это. <…>

– Что же, если у человека есть и пища, и питье, и одежда, и прочее, что нужно будет ему употребить для своего тела, – потребует ли он еще золота, серебра или чего иного, чем снискивается то, что у него есть?

– Мне кажется, не потребует.

– А не может ли нам представиться, что человек собственно для удовлетворения своего тела не имеет нужды ни в чем таком?

– Может.

– Но если это для такого дела бесполезно, то это же должно ли опять казаться и полезным? – ведь было положено, что для одного и того же дела нельзя быть вещи иногда полезною, иногда бесполезною.

– Да, таково именно было одно и то же – мое и твое положение, – сказал он, – ибо если то самое может когда-нибудь быть для этого полезным, то уже никогда не выйдет опять бесполезным; теперь же то самое служит к совершению дел иногда худых, иногда хороших.

– А я спросил бы: возможно ли, чтобы дело дурное было полезно для совершения чего-нибудь доброго?

– Мне представляется это невозможным.

– Добрыми же делами не те ли называем мы, которые человек совершает посредством добродетели?

– Полагаю.

– Так возможно ли, чтобы человек научился этому, когда он учится при посредстве слова, если вовсе лишается слуха, либо другого чего-нибудь?

– Нет, клянусь Зевсом; мне не кажется.

– В числе вещей, полезных для добродетели, не представляется ли нам и слух, – если добродетель изучима посредством слуха, которым мы пользуемся при учении?

– Видимо.

– Поэтому если медицина может вылечить больного, то не может ли иногда и медицина представляться нам полезною для добродетели, как скоро врачебными средствами восстановляется слух?

– Да и ничто не препятствует.

– Так не можем ли мы опять, вместо денег, приобрести медицину, – когда деньги кажутся нам вещами, полезными для добродетели?

– Очень можем и это, – сказал он.

– Да и не то ли уже, подобным образом, чрез что мы достаем деньги?

– Без сомнения, всё.

– Но не кажется ли тебе, что серебро человек может доставать коварными и бесчестными делами, а за серебро слушать медицину, чего прежде не мог, и, приобретши познания, злоупотреблять ими в отношении добродетели, или чего другого?

– По моему мнению, конечно, может.

– Стало быть, коварное-то дело не полезно для добродетели?

– Не полезно.

– Следовательно, нет необходимости, чтобы то, чем снискиваем мы полезное для каждого дела, само было полезно для того же; ибо иначе показалось бы, что для дел добрых полезны и дела коварные.

Здесь поставлен важный вопрос, может ли порочное действие привести к добрым результатам. В истории философии этот вопрос часто решался положительно, достаточно указать на «невидимую руку рынка» Адама Смита и «хитрость разума» Гегеля. Но для Сократа важно, что на одной добродетели утверждается другая добродетель, поэтому лучше обратиться к добродетели, чем ждать, пока порок приведет к добродетели через множество опосредований.

Почему Сократ подчинился смертному приговору

(Платон. «Критон»)

Значит, ты нарушаешь заключенные с нами условия, сказали бы они (значит), и забываешь о своем согласии, которое дал и не по необходимости, и не по действию обмана, и не потому, что имел мало времени для размышления. В продолжение семидесяти лет тебе можно было бы удалиться, если бы мы не нравились или если бы твое согласие казалось несправедливым. Так нет, ты не предпочел ни Лакедемона, ни Крита, которые всякий раз признавал благоустроенными, и никакого иного эллинского или варварского города, ты реже оставлял свое отечество, чем хромые, слепые и другие калеки.