Я знаю, кто ты

– А где ковролин? – спрашиваю я, ведя пальцами по пробковой стенке.

– Ковролин стоит денег, а деньги не растут на деревьях. У тебя в комнате прекрасный ковер, а остальное – не твоя забота. У тебя самая лучшая комната в квартире, ты должна быть благодарной, малышка.

Так она теперь меня называет – малышка. Это еще одно новое имя, как и Эйми.

Мы спускаемся до самого низа, и мне сначала кажется, что мы сейчас выйдем на улицу. Я волнуюсь, потому что на мне нет ни пальто, ни туфель. Но на улицу мы не идем. Вместо этого Мегги достает свою гигантскую связку ключей и начинает отпирать железную дверь, которую я видела ночью, когда мы сюда приехали. Потом она отодвигает засовы: наверху, посередке, внизу. Она открывает дверь, и сначала я ничего не вижу, только черноту, но тут Мегги щелкает выключателем, и у меня над головой по всему потолку включаются лампочки, как будто я в космическом корабле.

– Это лавка, – объявляет она.

Комната совсем не похожа на лавку. Тут повсюду куча телевизоров. Непонятно, как кто-то может смотреть несколько программ сразу. На белых стенках развешаны кусочки газет и плакаты с цифрами и нарисованными лошадьми. Еще тут много черных кожаных табуреток выше меня ростом и повсюду расставлены пепельницы. В углу комнаты прилавок-будочка, какие бывают в банке. В ней окошко, а в окошке несколько дырочек, чтобы сквозь них говорить.

– Ни за что не заходи в лавку, когда у нас посетители. Сиди в задней комнате, – говорит Мегги и отпирает дверь, ведущую за прилавок. Там я вижу две кассы и много маленьких кусочков бумаги.

– А что продается в лавке? – спрашиваю я.

– Мы букмекеры, здесь делают ставки.

Я крепко задумываюсь.

– И где же все эти ставки?

Она смеется:

– Нигде.

– Что же вы тогда продаете?

Она немного думает, потом улыбается мне и говорит:

– Мечты.

Я не понимаю, что она хочет сказать.

Мы насквозь проходим еще одну комнату, в которой стоят телефоны, какой-то большой аппарат страшного вида и грязная раковина, и оказываемся в совсем маленькой комнатке. Здесь есть только пыльный стол, стул, малюсенький телевизор и еще одна дверь с кучей замков и засовов. Наверное, она ведет на улицу. Мегги сажает меня на стул, больно держа за плечо.

– А я успею попасть домой к своему дню рождения на следующей неделе? Шестнадцатого сентября мне будет шесть лет.

– Теперь твой дом здесь, и твой день рождения не на следующей неделе. Ты родилась в апреле, и в следующем году тебе исполнится семь.

Я не знаю, что на это сказать. Она ошибается. Я точно знаю, сколько мне лет, и знаю, когда у меня день рожденья.

– Ты знаешь, что значит спорить на что-то? – спрашивает она.

– Да.

– Что?

– Ну, это как: спорим на один каштан, что сегодня будет дождь.

Она смеется, и я вспоминаю, какая у нее красивая улыбка.

– Умничка, совершенно верно. Наша лавка – это место, куда люди приходят, чтобы поспорить, это называется «сделать ставку». Только они делают ставку не на погоду, а на лошадей, иногда – на собак.

– На лошадей и собак? Как это?

– Ну, лошади участвуют в скачках, и люди делают ставки, какая лошадь придет первой. Но только они спорят не на каштаны, а на деньги.

Я обдумываю ее слова.

– А если они проигрывают? – спрашиваю я.

– Отличный вопрос! Если они проигрывают, их деньги достаются нам, и мы можем купить в дом еще немного ковролина. Понятно?

Я мотаю головой, и она снова начинает сердиться.

– Если это лавка, разве это не значит, что вы должны что-нибудь продавать? – спрашиваю я.

– Продаем, я же говорю. Мы, малышка, продаем мечты. Мечты, которые никогда не исполнятся.

Девятнадцать

Лондон, 2017 год

– Боюсь, я вас не понимаю, – говорю я.

Инспектор Алекс Крофт с напарником уже давно сидят у меня в гримерке, и мне начинает казаться, что на троих тут недостаточно кислорода. Я то и дело смотрю на дверь, как будто это запасной выход, через который мне хочется сбежать, но инспектор продолжает сверлить меня взглядом. Потом вздыхает.

– Я еще раз вас спрашиваю: что случилось, когда вы вернулись с заправки?

– А я вам в который раз говорю, что я не была на заправке. Я вышла из ресторана и пошла домой спать, одна.

Она качает головой:

– Вам не показалось странным, что когда вы заявили о пропаже Бена, к вам прислали двух полицейских?

– Ну… я…

– Обычно так не делается, но мы считали, что вашему мужу угрожает опасность. Хотите знать почему?

Я смотрю на нее в изумлении. Я совсем не уверена, что хочу это знать.

– Потому что в день своего исчезновения он приходил в ваш районный полицейский участок и написал на вас заявление. Он сообщил, что вы его избили. Кажется, для вас это новость? Или вы и правда прекрасная актриса.

У меня такое чувство, что я куда-то падаю. На всякий случай я опускаюсь на стул. Последние два дня мне кажется, будто я провалилась в параллельную вселенную, где царит полный бардак. Я осталась собой, но все вокруг – и все вокруг – встали с ног на голову и поменяли очертания. Не дождавшись ответа, Алекс Крофт продолжает: