Я знаю, кто убил Лору Палмер (СИ)

— Вету убил… этот человек. — Невозможно было понять, чего больше она испытывает к «этому человеку»: отвращения, страха или ненависти. — И тот самый мальчик, что приходил к нам… такой страшный, бритый, в кожаной куртке… совсем как у вас… снова пришел. Знаете, что он сказал? Что Сережа теперь… ничего им не должен. Что горе… горе надо уважать. Представляете? Бандит, который хотел поджечь наш дом, пожалел нас. И Вету… а этот… этот человек не пожалел. Сережа, давай еще выпьем? За тех, кто остается человеком.

Сергей Степанович кивнул и снова наполнил стаканы. Они чокнулись молча. Стекло жалобно звякнуло в желтой тишине.

— Спасибо вам, Ярослав, — так же тихо сказала Диана Викторовна. — У вас ведь свое… свое горе, а вы к нам… пришли, и слушаете. И…

Раздался глухой стук. Яна вскочила из-за стола, опрокинув стул.

— Яна, доченька, что ты?! — Диана Викторовна бросилась к ней, попыталась заставить отнять руки.

— Та-а-ам… та-а-ам… — прохрипела Яна, с ужасом указывая на экран.

Яр больше не смотрел на Яну. Он смотрел в мерцание телевизора.

Беззвучно мелькающие кадры распадались на детали: вот мокрый песок, вот гниющие листья. Вот белые, поникшие цветы, а вот мертвая девушка на берегу. Мокрые светлые волосы облепили лицо, и его почти не видно. Но Яр точно знал, что не видел эту девушку раньше.

— О Боже… — пробормотал побледневший Сергей Степанович. — О Боже… снова…

Яна пошатнулась и вцепилась в край стола. Наклонилась, зажмурилась, и в ее тарелку часто закапали слезы. А потом она вдруг вскинула голову, открыла глаза — безумные, голубые, в обрамлении слипшихся мокрых ресниц и выпалила:

— Потеплело! Сегодня последний теплый день в году!

И засмеялась. Она смеялась высоко, визгливо, показывая пальцем на экран. Другой рукой она обводила воротник своей водолазки, словно обозначая место разреза. А потом перестала смеяться, ударила ладонью по столу и разрыдалась.

Яр знал — нужно что-то сказать. Что-то сделать. Увезти Яну домой.

Но ему было все равно. Он стоял, возвышаясь над разоренным столом, и не мог оторвать взгляда от фотографий на экране.

Венок. Зеленая ветровка. Светлые пряди, чернеющий разрез на горле, залитая кровью белая блузка. И лицо, которое вода уже вымыла, но еще не изуродовала. Эта девушка была жива еще несколько часов назад.

Наконец он заставил себя посмотреть на Яну. Она больше не плакала. Сидела, привалившись к плечу замершего отца.

Он не двигался, только механически гладил дочь по голове. Только Диана Викторовна не оцепенела — она теми же плавными движениями надела две розовые рукавицы, открыла духовку и достала противень, над которым разливался густой дым. Поставила противень прямо посреди стола — на тарелки, на жалобно звякнувшие стаканы и опрокинувшиеся чашки, на залитую скатерть — и громко объявила:

— А шарлотка-то! Сгорела.

Глава 6. Черно-белый вигвам

— Почему их зовут «Офелиями»?

— Потому что они в венках. Пойдем отсюда, холодно.

Рада покачала головой.

Конечно, было холодно. Клетчатое драповое пальто, которое она забрала из дома, когда съезжала, почти не грело. Грел шарф, который отдал Яр. И пара глотков красного вина, которые заставила сделать из своего стаканчика виолончелистка Наташа. Отчетный концерт, который так хорошо прошел. Руки Яра на ее плечах. Вот сколько вещей ее согревали и никак не могли согреть, потому что ей было страшно.

Они стояли в пятне желтого фонарного света, размазанного по тротуару. Мимо проносились машины — белые и желтые вспышки фар в темноте. А на той стороне улицы стоял недостроенный дом, опутанный лесами. Слепая бетонная коробка повернулась к проспекту голой стеной, на которой кто-то нарисовал портрет.

Рада ходила сюда каждый день, но сегодня впервые привела Яра.

— Офелия развешивала венки. Первая журналистка назвала ту девушку, Светлану, вилисой, но никто не знал, кто это…

— Я тоже не знаю, — он сжал ее плечи. — С этими убийствами все с ума посходили. Какие вилисы, какие Офелии? Можно подумать, этого психопата ловят, чтобы в театр позвать работать.

— Я бы на месте худрука Драмы такого сотрудника не упускала, — неловко улыбнулась она. — Мне страшно, Яр. Посмотри на нее.

Женщина, нарисованная на стене, улыбалась разрезанным ртом. Вокруг — тысячи цветов, похожих на брызги крови. У нее белые волосы и пустые глазницы.

Словно городу поставили могильную плиту, а никому нет дела.

— Хочешь — давай уедем, — легко предложил Яр. — Ты даже концерт отыграла.

— А твоя работа?

Он пожал плечами. Рада закрыла глаза и сделала шаг назад. Прижалась к нему спиной, и он сомкнул борты пальто, словно обняв ее серыми крыльями.

— Поехали, — неожиданно для себя сказала она, так и не открыв глаза. — Поехали отсюда, куда угодно.

— Хорошо.