Я знаю точно: не было войны

— То прошу до хати, нема чого під лисим небом розмовляти.[46]

Архип все еще пребывал в тяжелом расположении духа, а потому бурчал под нос, нехотя показывая Гнату, что сильно обеспокоен своими делами и его посещение совсем не ко времени и не к месту. Гость по-прежнему совершенно игнорировал все настроения и бурчания Майстренки, ему было все это как с гуся вода. Он-то знал, что буря разразиться только тогда, когда он расскажет отцу, что произошло с его сыном.

Они зашли в хату. На столе стояла миска с холодной картошкой в мундирах да несколько ломтей хлеба. Посмотрев на приятеля, Архип со вздохом достал ополовиненный бутль первака, заткнутый кукурузным кочаном, чесночину, порезал головку лука и несколько шматков сала, которые оставались с нетронутого им завтрака. Самогон был разлит по граненым стопкам, к которым руки хозяина и гостя потянулись одновременно.

— Пригощайся, чим є, а за що нема, то перепрошую.

— Будьмо![47]

Они выпили, закусив, как по команде, занюхавши краюхой хлеба. Архип зачистил зубок чеснока, зажевал его, откусил кусок сала с хлебом, заметив, что стал немного успокаиваться. Гнат же просто посолил кусок хлеба и стал жевать его с солью медленно и неспеша, так что Архип решил, что старый друг просто издевается с него.

— То шо в тебе за невідкладна справа? Кажи швидше, Гнате, мені зараз не до тебе, повір[48]. — Архип с каждой секундой раздражался все больше, но Гнату, все раздражения приятеля были до лампочки.

— Та я тобі вірю, Архипе, бачу, що сам не свій, ти, це, наливай, бо справа дійсно важлива, чого б ще до тебе пертися було?[49]

Архип налил еще по одной. Выпили. Занюхали. Закусили. Архип стал есть картошку прямо с кожурой, посыпая ее солью, а Гнат взялся за сало.

— Таке добре сало з твоєї свинки, Архипе, бражкою її підкормлював, авжеж, бражкою![50] — гоготнул Гнат и о всего сердца приложился костлявой ладонью по спине товарища. Архип поднял на Гната тяжелый взгляд, исполненный такой боли и муки, что старый солдат мгновенно откинул напускную веселость и тихо, но очень веско произнес, наклонившись почти что к уху товарища:

— Слухай уважно, Архипе, слухай мене дуже уважно. Вчора я твого Антона зустрів.[51]

Архипа от этих тихих и спокойных слов аж передернуло. Его лицо исказила гримаса боли и отчаяния. Таким Гнат товарища не видел даже в самые тяжелые дни на войне. Казалось, что Архип потерял дар речи, но, все-таки он сумел как-то выдавить из себя:

— Де?

— По дорозі на Ямпіль. Він туди подався.[52]

Гнат захотел было пропустить еще чарочку, но, посмотрев на посеревшее вмиг лицо товарища пить не решился. Он как-то почувствовал, что разговор далеко не окончен, что сейчас не время… позже как-нибудь, если получится. Архип же что-то задумался, и дума его была тяжелой и черной, какой бывает только дума крестьянина на черной украинской земле…

— Та що ти таке верзеш? Що йому там потрібно? Що він сказав? Якого дідька лисого туди поперся?[53]

Архип сумел наконец-то выразить свои мысли пусть и сумбурными, но все-таки наполненными смыслом предложениями. Он при этом так сцепил руки, что, казалось, хотел всю свою боль из души выдавить в этом жесте, передать рукам, потому что душа его болела и была в смятении.

— Здається мені, брате Архипе, він хоче на той берег податись,[54] — Гнат набрался смелости и разлил остатки самогона по чаркам.

— Чого це ти так вирішив?[55] — переспросил недоверчиво Архип. Конечно, Гнат мужик толковый, но откуда ему знать, что в голове Антона, если сам Архип про это не мог догадаться?

— А що він тут накоїв? Не скажеш? Він здавався переляканий, неначе від трьох чортів тікав. Чи від міліції.

— Та нічого такого. Вони учора з дядькою Мартином поїхали по запчастини до кузні. По дорозі на них напали. Мартина знайшли зв'язаним у лісі, а Антон зник. Мартин каже, їх обох побили, а про Антона нічого не знає. Троє було їх чи четверо. Міліція зараз шукає Антона. Вже були в мене.[56]

Было видно, что Архип нервничает, сильно нервничает. Да и как не нервничать, тем более, что Гнат пришел с такими новостями, которые в голове старого солдата никак не укладывались. Зачем сыну понадобилось куда-то бежать? Ну зачем? Что ему дома плохо было? Жениться надумал? Так нет же, нет. И отец ему уже невесту подыскал, да Антон все отнекивался, не хотел. И вдруг — бежать в Румынию. Ну никак это в голове не укладывается. Гнат выпил сам. Поставил пустую чарку на стол и произнес, глядя Архипу в глаза:

— Нічого кажеш не зробив? Так-так…[57]

Гнат недоверчиво покачал головой и немного прицокнул языком. Архип, как будто очнувшийся от тяжелого сна, мотанул головой, отметая какую-то пустопорожнюю мысль, но только после этого так же тихо произнес, избегая глазами пристального взгляда боевого товарища:

— Мартин Павлович його рятує, ти, Гнате, на це натякаєш?[58]