Я знаю, ты где-то есть

И тогда заговорит совесть и задаст ему три все тех же вопроса: кто ты такой, Ноам Бомон? Что ты сделал со своей жизнью? Кому от тебя польза?

Он знал ответы и всегда уходил от них.

Он стал задыхаться. Внутрь черепа словно заливали ледяную жидкость.

Холодное дыхание смерти?

Ему захотелось шагать быстрее, чтобы обрести почву под ногами. Но нет, сначала надо успокоиться, лечь, перестать паниковать. Избавиться от этой ясности. Притупить мысли.

Ничего не видеть, ничего не понимать, не предугадывать.

Всякий раз словно кто-то поворачивал выключатель, и его мозг заливался ослепительным светом, освещавшим самые отдаленные и темные закоулки сознания. И тогда он отчетливо видел всё: все свои ошибки, терзания, свою глупость, непоследовательность. Это ясновидение не считалось ни с чем, показывая, что будет с ним после смерти. Безжизненное тело, «Скорая помощь», морг. Слезы близких. Гроб. Комья земли, которые посыплются на крышку и будут душить его, уже мертвого.

А потом – забвение.

Жизнь снова пойдет своим чередом, но уже без него, даже не замечая его отсутствия, словно его никогда не существовало. А он будет лежать в земле среди миллиардов таких же, как он, еще более безымянный и бесполезный, чем когда бы то ни было.

Приступы страха. Так определяла медицина его упаднические состояния.

Приступы страха, панические атаки.

Слова, от них не становится легче, так, советы на крайний случай.

Ему уже удавалось справляться с этими приступами. Эта мысль приободрила его. Он и на этот раз справится. У него получится.

Он глубоко вздохнул, постарался расслабиться.

Мало-помалу он почувствовал, как тени постепенно отходят, отступают, покидают его тело.

Сердце стало биться медленнее, мышцы расслабились. Наконец-то.

Поспать удалось всего два часа. Тревожным сном с тяжелыми сновидениями. Снова заснуть не получится.

Он побродил по квартире, взгляд его упал на ящик с дневниками. Написать что-нибудь? Почему бы и нет. Он так давно не прибегал к этому способу избавления от тревоги. Немного помедлив, он раскрыл последнюю тетрадь на чистой странице и взял ручку.

Тетрадь откровений

26 июня 2011 года

Я вновь берусь за перо, открываю свой дневник и после долгих лет молчания снова пытаюсь заглянуть в себя. Почему я так долго лишал себя этих свиданий с самим собой? Когда я начинал делать записи, во мне не было уверенности, затем это занятие мне понравилось, и я регулярно изливал душу на страницах дневника. Когда же я решил, что повзрослел, то под предлогом нехватки времени стал делать записи все реже, пока это занятие не утратило для меня всякий смысл. Наверно, это было ошибкой. Эти встречи с самим собой давали мне моральную поддержку. Изливая душу, я был вынужден вновь и вновь возвращаться к событиям, рассматривать их с беспристрастностью, которую дает нам время, когда перестает быть временем действия. Мне удавалось подбирать слова для своих тревог, формулировать желания и опасения, удалять фразами, словно промокательной бумагой, избыток эмоций. Взрослым становишься, не отказываясь от ребенка, которым ты был когда-то, а помогая ему подрасти.

Может, я не испытывал бы этой тревоги, если бы продолжал писать, избавляясь таким образом от буйства неназванных чувств?