Я знаю, ты любишь

Реальность буквально оглушает. Мгновенно воспринимается пыткой. Я до сих пор чувствую, как кожа горит там, где касались пальцы и губы Ильи. Да и как вообще могу перестроиться, если он до сих пор располагается у меня между раздвинутых ног, даже не думая отодвигаться? Хотя явно слышал сигнал об окончании времени. Отстранился ведь именно тогда…

Боюсь посмотреть на Илью, но чувствую его взгляд. Он не убирает руки. Сколько уже? Секунда? Минута? Час? Восприятие времени теряется напрочь.

Моё сердце стучит так, будто собирается отработать все удары, отведённые ему на жизнь, именно сейчас. Пальцы Ильи едва ощутимо поглаживают меня по рукам, но мне и этого достаточно, чтобы открыть глаза и одновременно сбить дыхание. А заодно вспомнить, кто стоит передо мной.

Но совсем недостаточно, чтобы очнуться и оттолкнуть… Скорее наоборот, погружаюсь в странное оцепенение.

Сигнал прозвенел. Мы должны прекратить…

Эта мысль только в голове бьётся, причём, видимо, исключительно у меня, а действиями это ничем не выражается. Слишком уж многое я уже позволила Илье, слишком уж поздно будет продолжать вести себя так, будто мы чужие.

Он неожиданно прикасается к моему лицу, нежно проводит по щеке и убирает свисающую прядь волос за ухо. Пока я нахожусь в странном ступоре, чуть наклоняется. Я привычно затаиваю дыхание в ожидании поцелуя, который, скорее всего, последует, но его губы оказываются у моего уха. Почти касаются, но едва уловимо.

— Ну что, остановимся? — проникновенным шёпотом спрашивает Илья. — Или всё-таки продолжим?

Его большой палец прочерчивает узоры на моей щеке и, опустившись ниже, медленно проводит по дрожащим губам. А взгляд блуждает по моему лицу, пытается поймать мой, но я упорно не смотрю в ответ.

Остатками сознания напоминаю себе, что мне задали вопрос. Точнее, даже два. Очень даже конкретных и чувственных таких вопроса. И логичных — мы ведь какого-то чёрта продолжаем находиться почти в той же позиции, что и в те пять минут были.

Илья, значит, предоставляет выбор мне? Из благородства, или потому что хочет, чтобы сама сдалась, на словах это обозначила?

А ведь я могу. Умом понимаю, что если бы он поцеловал меня тогда, а не к уху склонился — я бы ответила. Но теперь, когда обратился, разум всё же начинает сигналить в голове в тон телефону, который, кстати, до сих пор не умолкает.

— Давай действовать по первоначальному плану, — тихо говорю я. Мягко так, почти с мольбой.

Хотя вроде бы в своём праве — по условиям я и не должна была сопротивляться, должна была расслабиться и позволить нам окунуться в эти пять минут без последствий. Тогда откуда такое ощущение, что я чуть ли не предаю тем, что отталкиваю после того, какой отклик демонстрировала?

Илья тяжело вздыхает, но всё-таки отстраняется. Неохотно, медленно, но освобождает мне пространство.

Вот только как-то пусто становится…

Соскакиваю со стиральной машинки — хотя, скорее, оседаю на пол. Ноги, кстати, с трудом держат, слабеют ощутимо. Растерянно смотрю на обстановку вокруг и только сейчас замечаю, что и ванная у него масштабных размеров. А ведь ещё и наверху, возле спортзала, есть подобная…

Чуть не спотыкаюсь, ощутив на себе взгляд Ильи. Сглатываю. Молчать как-то совсем уж неловко становится.

— Ты… Ты был прав, мне нравится с тобой целоваться, — не придумываю ничего лучше, чем признаться. При этом наверняка густо краснею. — Ну и не только… Наверное, потому что для меня такое в новинку и пробуждается интерес к подобным делам…

Осекаюсь, когда слышу, как Илья усмехается. Ну да, есть от чего — я и сама понимаю, как нелепо всё это звучит. Вряд ли последнее утверждение воспринимается чем-то, кроме попыткой оправдаться.

И тогда меня прорывает. Я смотрю Илье прямо в лицо и смело выпаливаю именно то, что думаю на самом деле.

— Ну да, возможно, дело не в этом, а в тебе. Но этого недостаточно. Я не могу терять голову с тобой, когда мало того, что толком тебя не знаю, а знаю твою не лучшую сторону, — слова звучат обвинением, но я и не пытаюсь смягчить.

Меня ведь вовсе не страх нового останавливает — уж это никогда не стопорило. Я готова сразу с головой окунуться во что угодно, но только если знаю, что оно того стоит.

Неожиданно злит, как у него всё легко. Захотел — поцеловал, чуть ли не до дрожи довёл своими ласками, захотел — повторил в любой момент, говорит фривольно, ведёт себя так, будто я чуть ли не его, а сам не поясняет ничего. А ведь я не требую подробных историй о детстве или ещё о чём, я лишь хочу получить объяснение тому, что своими глазами видела! И что уж точно не вписывается в мою обыденную картину мира. Илья ведь знает отношение Антона к насилию, неужели думает, что моё сильно отличается?

Он молчит вроде бы недолго, но пауза кажется тяжёлой.

— Я вроде бы тебя не задерживаю, — наконец, выдаёт Илья, и даже дверь ванной слегка приоткрывает.

Но я слишком распалена и алкоголем, и произошедшим между нами, и всей этой дурацкой загадочностью.

— И ты не объяснишь? — раздражённо требую. — До сих пор не считаешь нужным?